Владимир Котенко - Служебный гороскоп

— Не донесу!

— Мы поможем.

И свистели бичи. Кровавые рубцы на теле делали Писца похожим на зебру. Машина уже была готова, но ее не пускали в ход, ссылаясь на то, что сперва ее должен принять сам Хеопс, но он все не шел и не шел. Наконец появился с кистью и мольбертом, укрепил мольберт и стал неумело водить кистью. Он рисовал пирамиду. Подозвал Писца.

— Эй, Писец! Взгляни, как я ее воссоздал на полотне! Видишь, сколь она величественна, моя пирамида?

— Это потому, что ты стоишь на коленях.

— Ты слишком гордо носишь голову. Ты воображаешь, что служишь себе, а ты давно служишь мне, вернее, ей.

— Но почему ты рисуешь сам? Куда делись твои придворные художники?

— Выгнал, чтобы не платить. Ну как, не очень кривая получилась?

— Очень.

— Сойдет.

Хеопс положил кисть, вытер руки о набедренную повязку, стал декламировать:

— О великий Хеопс! Ты самый, самый! О тебе я пою стихи на рассвете, ибо нет на земле ничего, что могло бы сравниться с твоей пирамидой! И люди спорят, кто более велик: фараон или его пирамида?

— Что с тобой, Хеопс?

— Стихи сочиняю. Поэтессе я тоже перестал платить. Конечно, я не гений. И размер в стихе хромает, и ритма нет. Ну что это такое? Ты самый, самый… Разве это образ? И почему я пою на рассвете? Разве сейчас рассвет? Полдень.

Хеопс вдруг закрутился на месте, словно хотел вонзиться в землю, а потом стал делать какие-то нелепые прыжки вверх и в сторону, будто горный козел.

— Что это за пляска? — изумился Писец.

— Создаю танец в честь пирамиды.

Вскоре фараон устал, годы уже были не те, и согласился посмотреть камнеподъемную машину. Писец демонстрировал примитивный подъемный кран. Вертел колесо, оно вращало другое, посредством блоков и передач огромный камень был поднят вверх легко, будто пушинка. Хеопс был в восторге.

— И не нужны рабы, чтобы тащить камни вверх?

— Не нужны, Хеопс.

— И не надо их кормить и поить?

— Не надо.

— А дорого стоит эта штуковина?

— Пустяки. Колеса, веревка, перекладина. За год можно достроить пирамиду.

— И не надо держать армию надсмотрщиков с плетьми?

— Не надо.

— И не нужны войны, чтобы добывать рабов? Как мне вознаградить тебя?

— Отдай мне свою дочь.

— Что?! Ты хочешь взять в жены уличную девку?

— Да!

— Все ей простил?

Хеопс сел на камень и заплакал, вытирая глаза ладонью, словно простой крестьянин.

— Даже слеза прошибла. А говорят, нынче любить не умеют. Врут! Ах, любовь, любовь! Ты как ястреб в небе. Выше всех. Даже выше пирамиды! Дай я обниму тебя, сынок! Светлая голова! Спасибо за машину! Да, я стал великаном!

— Ты достроишь пирамиду и займешься народным счастьем, как и хотел?

— Пустая мечта молодости! — отмахнулся Хеопс. — Ах, как я был наивен!

— Хотя бы верни людям время!

— Мы слишком от него отстали, чтобы идти с ним в ногу. Я уже ничего, кроме пирамиды, делать не умею. Нет, сынок, с помощью твоей машины я подниму пирамиду на следующую ступень развития. Вавилон строит до неба, а мы будем до солнца!

— Остановись! — прокричал Писец. — Все ненавидят твою пирамиду. Люди ропщут, зреют заговоры.

— Я знаю, что везде заговоры и предатели. Знаю, что меня ненавидят. Но пирамида учит, что хорошо все, что хорошо пирамиде. А заговоры мы раздавим.

— Но это же опять кровь! Жертвы!

— В истории остаются жестокие тираны, а не добрые.

— Мне страшно, Хеопс. Каждый царь проходит испытание властью. Ты испытание не выдержал. Отпусти меня. Ты обещал дать мне Хент-сен и волю.

— Волю? Я не столь наивен. А если ты передашь свое изобретение Вавилону и он быстрее нас построит свою башню? Эй, стража! Он носитель важной государственной тайны! Взять его!

— Вместе с головой? — спросил Стражник.

— Нет, отдельно.

Стражник увел Писца, а вскоре послышался предсмертный крик. Хеопс печально сказал:

— Прощай, Писец! Я тебя любил. Очень любил.

Жрец проклинал тот день и час, когда заговорил о пирамиде с Хеопсом, когда стал подбивать ее строить. Он готов был биться головой о ее каменный бок, мечтал разрушить ее своими руками. Не было теперь у пирамиды большего противника, нежели Жрец. Он хорошо понимал ситуацию: страна была на краю пропасти, если рухнет государство, то вместе с ним рухнут и правители, и жрецы, и чиновники, он изыскивал способ остановить Хеопса и все больше склонялся к мысли, что его нужно отстранить от власти. Он и его сторонники стали носиться с идеей церемонии хеб-сед. Надо сказать, что эта церемония была очень древнего происхождения. Первых царей попросту убивали на законном основании, когда они достигали преклонного возраста и не могли управлять своими подданными. Позднее смерть была отменена, однако традиция осталась. Если цари хотели оставаться на троне и в старости, они должны были время от времени доказывать подчиненным, что еще полны сил, для этого было достаточно пробежать определенное расстояние. Хеопсу предназначили обогнуть свою пирамиду — это составляло около километра. Сперва он бежал, потом шел, наконец, полз, но выдержал это испытание. Далее была отравлена его жена, мать лучезарной Хент-сен. Сперва Хеопс не осмыслил эту печальную весть целиком, огорчился, но не больше, кроме пирамиды, его уже ничего не интересовало. Да, когда-то жену очень любил, но все это было в далеком прошлом. Но ее кончина имела прямое отношение к пирамиде. Он терял пирамиду. Власть в Египте, как уже сказано, наследовалась по женской линии. Со смертью жены власть переходила к Хент-сен, значит, и пирамида тоже. Выходило, что все для него шло прахом, что зря он ее столько строил, что жертвы были напрасны. Но Хеопс и тут нашел выход. Он женился на своей дочери, и власть к нему вернулась. Не будем этому удивляться. Так часто поступали цари в прошлом, ради трона они женились на дочерях, сестрах и даже на матерях.

— Опомнись! — говорил ему Жрец. — Ведь Хент-сен — блудница! Профессиональная.

— Да, я сам ее сделал такой. Ха-ха-ха! Какая удача!

— Что с тобой? Ты рехнулся от горя, Хеопс?

— От радости. Я женюсь на Хент-сен и после свадьбы пошлю ее туда же. Уже не только как дочь фараона, но и как жену. За это будут платить больше. Вдвое больше! И пирамида будет еще выше!

— Остановись, Хеопс! Тебя молит вся твоя несчастная страна, остановись!

— Мне странно это слышать от тебя, Жрец. Не ты ли хотел, чтобы я ничего, кроме этой усыпальницы, в жизни не совершил? Какая трагедия! Молодой, полный сил и энергии правитель пришел к власти, хотел так много сделать для своей родины, а сделал только гробницу. Ты превратил золото в камень, вино в воду, день в ночь. Так пожинай теперь плоды. Мы погибнем вместе, ты и я.

— Остановись!

— Поздно! До солнца! Пирамиду до солнца!

Но были и приятные сведения. Например, из Вавилона. Прибыли лазутчики и донесли, что Вавилон никогда не построит свою башню. Боги покарали его за гордыню, смешали людям языки, и строители перестали понимать друг друга. Теперь там сплошная неразбериха, чехарда и вавилонское столпотворение. Люди бранятся, хватают друг друга за грудки, дерутся, а дело ни с места. Боги сделали это намеренно, чтобы люди не лезли на небо. Хеопс ликовал, он победил. Вслед за этим собрался государственный совет, где решалась судьба пирамиды. Зодчий, автор проекта, убеждал Хеопса, что теперь, когда со стороны Вавилона нет угрозы, пирамиду можно строить пониже и поскромнее, а не до солнца. Вполне возможно оставить ее такой, какая она есть. Зачем ставить перед собой заведомо невыполнимые цели? Ведь боги могут рассердиться и покарать также и Египет. Хеопс упрямо твердил: