Владимир Сумин - Байки из мавзолея. Роман в анекдотах

А вот у северного человека, нашего англичанина совсем по-другому. Природа ему не брат. Хочешь что-то от земли получить — так ее надо вскапывать, обихаживать. Урожай не только собирать, но и хранить зимой.

И шалашиком тут не обойдешься. Нужно или пещеру искать, или дом строить. Да еще костром тепло там создавать. А значит дрова заготавливать.

И одежду нужно не кое-какую, а теплую, удобную. А ее можно сшить только из шкуры зверя. А зверя надо найти и убить. И потом над шкурой потрудиться как следует.

В общем, нет у нашего северного человека никакого времени для раздумья о жизни. У него вся жизнь уходит на поддержание этой самой жизни. Набегается, устанет — и ему уже не до философии. Потому что и завтра такой же суматошный день предстоит и надо отдохнуть и выспаться.

Революционерам после ареста в тюрьмах показалось совсем и не плохо. Кормили три раза в день, белье меняли регулярно. Раз в неделю — баня. И никто не заставлял работать. А поселили всех вместе одной компанией.

От филеров убегать не надо. Прятаться, скрываться — тоже. Пропитание обеспечено. Крыша над головой есть. И при всем при том все время свободное.

И, конечно же, революционеры окунулись в философию.

Сколько людей билось над важнейшим философским вопросом: что было первым — яйцо или курица? А революционеры-посадочники расщелкали эту задачку в один миг. Конечно же, петух. Ведь без него курица произвела бы на свет бройлера, и весь куриный род благополучно бы вымер.

Или еще проблема — свобода. Это одна из составляющих светлого будущего. За нее революционеры и сражаются. А что такое свобода — не вполне понятно.

Человек свободен ходить голым по улице или пукать в общественном месте? Вполне свободен. Но он этого не делает, потому что есть правила, ограничения.

Но всякое ограничение свободы — это уже не свобода. А с другой стороны, полная свобода — это вседозволенность, анархия.

Спрашивается, где рамки? Где грань между свободой и несвободой? За что боремся-то? Вот такие сомнения наблюдались. И их удалось решить…

Владимир Ильич располагался на нижней шконке. Когда вставал с нее, он непременно нагибался, чтобы не стукнуться головой о верхнюю, которую занимал его соратник по борьбе Феликс Эдмундович Дзержинский.

И вот в раздумьях о свободе он забылся, встал как вольняшка — прямо — и, конечно же, стукнулся головой. Звонко так. Сокамерники даже решили, что раскололся грецкий орех. И тут к пролетарскому вождю пришло озарение.

Если бы он помнил и осознавал, что вставать следует в силу необходимости с наклоном, то он бы не ударился. В момент подъема он про необходимость наклона забыл. Поэтому и заработал шишак на голове. Все встало на свои места: свобода есть осознанная необходимость.

— Гениально! — поддержали своего вождя сокамерники, когда он поделился своим открытием.

— Ах, бросьте! — притворно засмущался тот.

Феликс Эдмундович спустил ноги со своей шконки. И кашлянул.

— Я вот думаю.

— О чем, батенька? — поинтересовался Владимир Ильич.

— О вашей идее. Насчет свободы.

— Поделитесь.

— Я сейчас сижу в тюрьме.

— Это верно.

— И осознаю необходимость в этих условиях тюремных стен, режима и всего прочего.

— И что?

— Но если я это осознаю, выходит, я свободен?

— В известном смысле. Вы можете пить, есть, спать, думать.

— Вот! — просиял Дзержинский. — Это наш путь.

— Какой же?

— После победы революции можно всех посадить в тюрьму. И, как мы им и обещаем, они все станут свободными.

— Зачем же так?

— За всеми не уследишь. А так людям проще будет соблюдать правила, которые нас и приведут в коммунизм.

— Вообще-то, батенька, вы слегка перегнули. Но мысль правильная. Надо приучить людей к порядку и дисциплине.

— И тогда не придется долго объяснять, что такое коммунизм.

Имелся в философии — один большой и важный вопрос: что первично — материя или сознание?

Сам Владимир Ильич склонялся к сознанию. Возьмем, к примеру, яблоко. Вполне материальный продукт. Его можно увидеть, потрогать, откусить, съесть. Или приготовить разные вкусности: сок, шарлотку или насушить дольками для компота. Но это все можно сделать, если яблоко находится в ваших руках.

А представьте, что яблоко лежит у вас за спиной. Вы его не видите. Ваше сознание не определяет его наличие. Оно как бы есть — находится за вами. Но для вас его не существует, потому что никакие ваши органы — продукты сознания — его не регистрируют. То есть его вроде и нет.

Однако стоит вам повернуться, его увидеть, осознать зрением и обонянием, и к вам снова возвращаются фантазии насчет его возможного использования.

Получается, что материальность яблока придается сознанием. Сознание выключено — яблока нет. Сначала — сознание. Потом — материя. Сознание — первично. Материя — вторична.

Вот так рассуждал Владимир Ильич и остался бы в своем заблуждении, если бы в тюрьме с ним не случилась забавная история — у него пропала кружка.

Казалось бы, великое дело — ну пропала и пропала. Что особенного?

А, нет! Это на воле: потерял одну кружку, взял другую. А в тюрьме это нельзя. В тюрьме строго — один человек, одна кружка. А за утерю полагался карцер.

Что думали тюремщики — неясно. Может, экономили. Или приучали к бережливости. А может просто боялись. Из ложки можно сделать заточку. Это уже холодное оружие. А из кружки?

Из кружки можно сделать черпак. И делать подкоп для побега.

Кружку можно обменять на что-то запрещенное в тюрьме и этим подорвать основы тюремного наказания.

Что бы там ни было, тюремщики все учли и другую посуду взамен никто не выдавал.

Владимир Ильич духом не пал. И с честью вышел из положения. Он не взял кружку у соратников, не стал пить из мыльницы. Он слепил из хлебного мякиша нечто, похожее на чашку, которую и подставлял для разлива молока.

Подобные действия могли счесть за нарушение режима и отправить в карцер. Поэтому Владимир Ильич быстро выпивал молоко и съедал тару.

Один вертухай засек этот маневр, но разгадать его сути долго не мог. Он и в глазок заглядывал, и внезапно врывался в камеру. Но Владимир Ильич мгновенно уничтожал улику.

И все-таки настойчивый тюремщик добился своего. Углядел он и самодельную емкость с молоком, и лист разлинованной бумаги, которую Владимир Ильич использовал как салфетку, и у него все сложилось.

Хлебный мякиш служил чернильницей. Молоко использовалось как невидимые чернила. На листке же нарисован план свержения царского строя в отдельно взятой стране — России. И наброски полного захвата власти во всем мире агентами Карла Маркса. И тюремные стены не исправили марксистского сектанта. Мир был в опасности. Мир надо было спасать. И он не стал ждать.