Владимир Сумин - Байки из мавзолея. Роман в анекдотах

Только Феликсу Эдмундовичу в этом не было нужды. Передвигался он на автомобиле. На митингах — стоял. На заседании Совнаркома и у себя на Лубянке верхнюю одежду снимал. И оставался в военном френче, хотя никогда в жизни не служил в армии.

Лариса Рейснер интерес к нему и к кожанке потеряла. И курточка, которая едва не сгубила ее неокрепшую душу, сделалась обязательным атрибутом чекистской братии.

Судьба двадцати шести бакинских комиссаров тоже известна. Она печальна. Говорили, что их расстреляли белогвардейцы. Но ходили слухи, что они пытались умыкнуть баулы с турецким товаром.

Казалось бы, Дзержинский и дети — ну что тут может быть общего?

Дети — они и есть дети. А Феликс Эдмундович — серьезный человек, глава чрезвычайной комиссии. Ловит и казнит врагов революции. Поле деятельности здесь немереное. Вот, говорят, поскреби русского и обязательно найдешь татарина. А Феликс Эдмундович с помощниками мог поскрести любого — и обнаружить в нем врага. Сколько людей, столько работы! Ну при чем тут дети?

А он и к этому руку приложил…

Война, революция разрушила семьи и выплеснула на улицы беспризорных ребятишек. Нетрезвые, плохо одетые, с папироской в зубах они бесцельно бродили по улицам и задирали прохожих.

Надежда Константиновна Крупская, как опытный педагог, по-своему боролась с этим явлением. Она писала толстые научные труды по этому вопросу. Беспризорники их не читали, а Владимир Ильич отмахивался от супруги:

— Некогда!

И действительно — дел было невпроворот. Привалило добра — и нужно было правильно им распорядиться: что-то оставить здесь, что-то переправить через границу. И поделить без обид.

По заведенной еще за границей привычке Владимир Ильич любил вечером перед сном прогуливаться вокруг дома. Он шел по Александровскому саду, когда его остановили трое беспризорных подростков.

— Дядя, дай закурить! — вежливо попросили они.

— Курить — вредно! — наставил их пролетарский вождь. — Одна капля никотина убивает лошадь.

— Мы не лошади, — возразили те. — Ты, дядя, не крути! Дашь или не дашь?

— У меня нет! Я не курю!

— Дай денег. Мы сами купим.

— И денег нет. Вот! — он вывернул наружу пустые карманы.

— Странный ты однако, дядя! — удивилась уличная шпана. — Дай тогда пальто.

— Зачем?

— Поносить. До понедельника.

— Не могу. Последнее пролетарское пальто. В чем я завтра выйду на субботник?

— У тебя ж еще пиджак и жилетка.

— Если я в таком виде появлюсь на субботнике, то отдельные товарищи сочтут, что я противопоставляю себя рабочему классу.

— Так ты дашь или не дашь? — удивились хулиганы.

— Могу предложить только нижнее белье. Но его надо в стирку — ношу уже две недели.

— Я свой клифт второй год таскаю!..

— А ну сымай все!..

И малолетние преступники оравой двинулись на вождя.

В Кремль Владимир Ильич прокрался тихо и незаметно, прикрывая срамное место обеими руками.

Натянув женин халат, он тотчас вызвал к себе Феликса Эдмундовича.

— Как вы относитесь к детям? — спросил он у соратника, быстро расхаживая по кабинету.

— Да как вам сказать… — задумался тот, пытаясь сообразить, как ответить.

Сказать, что любишь — могут понять неправильно. Сказать, что нет — тоже не по-пролетарски, дети — наше будущее. И он нашелся:

— Что я, извращенец какой-то!

— Замечательно! Именно такой человек и нужен сейчас нашим детям.

— Что случилось, Владимир Ильич? — забеспокоился тот.

— Преогромнейшая проблема! Чрезвычайно высокая детская беспризорность! Это уже не дети. Это источник будущей преступности — черенки, саженцы, посадочный материал.

— И что делать?

— Бороться, батенька, непременно бороться! Партия поручает вам возглавить борьбу с этим позорным явлением.

— Да я даже не знаю…

— И не нужно знать. Нужно действовать. Архиважно в кратчайшие сроки ликвидировать проблему.

— Но как?

— Как умеете.

— Можно организовать для них лагерь?

— Это мера перевоспитания взрослых людей.

— Ну, первый. Профилактический. Чтобы знали, что их ждет во взрослой жизни.

— Первый лагерь!.. А знаете, батенька, в этом есть разумное зерно. Пусть знают. Это важно. Кстати, первый — это пионер. Давай-ка назовем эти лагеря пионерскими…

— Можно.

— А детей — пионерами. Настроим для них лагерей.

— И проволоки колючей меньше пойдет.

— Почему это?

— Так дети ж! Ростом ниже, заборы — меньше.

— А вот это, батенька, неправильный подход. Не большевистский. Мы должны не лакировать действительность, а готовить детей к реальной жизни… Три метра! И никакой экономии!

— Есть!

— И, пожалуйста, часовые на вышках, овчарки по периметру!..

— Будет сделано!

— Да, если обнаружите мою одежду, верните только пальто. В костюме подкладка рваная. И обшлага отрепалась. А нижнее белье мне все равно велико. Да и дыра в кальсонах.

Большую часть своей сознательной жизни Феликс Эдмундович провел в тюрьмах и ссылках. И это наложило свой отпечаток.

Он прекрасно умел наладить отношения с вертухаями и сокамерниками, свободно ботал по фене, знал, как отправить маляву и твердо верил в ученье Маркса, беря пример с Владимира Ильича. Еще он сам читал и писал, пел революционные песни и мог нарисовать мелом на заборе проклятие царскому режиму.

И, конечно же, главное его уменье заключалось в том, что он мог легко, навскидку определить врагов и знал сто самых разных способов борьбы с ними.

По понятным причинам культурное освоение действительности у него хромало. По культуре он был слабоват. Что отнюдь не умаляло его деловых качеств.

Как-то после заседания Совнаркома, припозднившись, глубоким вечером Владимир Ильич поделился с соратником:

— Так хочется, батенька, увидеть игру на рояле. Послушать Бетховена.

— Рояль мы найдем, — заметил Феликс Эдмундович. — И барышня есть одна. Артистка. Вера Холодная. Вот только сомневаюсь — справится ли?

— А что?

— Так баба ж! Как она на рояль заберется? Крышка-то скользкая.

— Ха! Ха! Ха! — залился смехом вождь. — Да вы, я гляжу, батенька, совсем заработались. Музыкант нужен! И не вздумайте искать Бетховена. Он давно умер.

— Да, немножко притомился, — согласился главный страж революции. — А! Есть один еврейчик. Он как раз умеет на рояле.

— А не поздновато ли? — усомнился вождь. — Все-таки два часа ночи.

— Разбудим.

— А заартачится?

— Арестуем!

— А не захочет играть?

— Расстреляем. Вместе с семьей.

— Экий вы, батенька, кровожадный. Лучше пообещайте ему что-нибудь доброе.

— Будет сделано.

Рояль оказался неподалеку, в кустах. И пианиста доставили быстро.

— Изя! — представил гостя страж революции.