Михаил Колосов - Похвала недругу

Он подошел к аппарату и машинально набрал номер дачного телефона Никона Никоновича. Пока в трубке раздавались длинные гудки, Эразм успел обдумать разговор: «Если подойдет Никон, поздороваюсь, справлюсь о самочувствии и извинюсь за беспокойство. А дальше уже пусть он сам говорит, что хочет. Если трубку возьмет она…»

Трубку сняла Ираида Юрьевна.

— Вас слушают!.. — пропела она усталым голосом. Но, узнав Неваляйкина, приободрилась: — Ах, это вы, Эразм Иванович! Не забыли? Очень рада вас слышать, — говорила Ираида Юрьевна манерно — врастяжку и чуть гнусавя, наподобие иностранных певичек. — Приезжайте! Правда, нашего папульки нет дома, он в заграничной командировке, но мы с дочуркой будем вам очень рады. Очень!..

«Никона нет дома? Так это же даже и лучше!» — рассудил Эразм и помчался на Центральный рынок за цветами. Купил дорогой букет роз (понимал: тут скупиться нельзя!) и заспешил на вокзал. Пока ждал электричку, вспомнил: «А что же я подарю «дочурке»? Дите тоже обижать не надо». К тому же Неваляйкин по опыту знал, что в подобных ситуациях путь к сердцу мамы частенько пролегает именно через ребенка. Расположишь к себе ее любимое чадо, смотришь, и мама размякла, при случае сообщает: «Как вас любит моя дочурка! И чем вы ее только приворожили? Приезжайте, она так скучает без вас…» «Знаем мы эти дамские штучки!» Неваляйкин подмигнул воображаемому собеседнику и кинулся к ближайшему киоску. Там среди завалов открыток для новобрачных, гашеных почтовых марок с олимпийской символикой и спортивной литературы он увидел книжку-малютку «Веревочка» ценою в пять копеек. Купил ее и был доволен: «О, как раз для девочки. И рисунки цветные».

Пока ехал, книжечку прочитал: стишками насладился и время скоротал.

Всю дорогу храбрился, придумывал слова, какими он сопроводит свой букет. А вошел на территорию дачи и сник: от калитки до самого дома по обе стороны красной дорожки цвели роскошные чайные розы. «Вот те на!.. Куда же я со своим веником?..» Он посмотрел на букет, хотел запустить им в синиц, но сдержался, не выбросил. И хорошо сделал: увидев цветы, Ираида Юрьевна всплеснула радостно руками, воскликнула:

— Какая прелесть! Где вы достали такие?

Неваляйкин засмущался:

— Извините, не знал… Пришел в розарий с розами…

— Ах вы, комплиментщик эдакий! — она погрозила ему пальчиком и, опустив цветы в хрустальную вазу, закричала куда-то в глубину комнат: — Анапка! Иди сюда, лапочка, к нам Эразм Иванович приехал!

«Что за имя? — подумал Неваляйкин. — Собачье какое-то…»

Словно прочитав мысль гостя, Ираида пояснила:

— Я ее в память об Анапе так назвала… Анапочка, иди же!..

Эразм вытащил из кармана «Веревочку», вытянул губы трубочкой, наподобие куриной гузки — приготовился сюсюкать с маленькой Анапкой, как вдруг в дверях во всю ее высоту и ширину появилась девица с гладко зачесанными волосами и с большой, выпирающей из глубокого выреза грудью. Подсиненные глаза с накладными ресницами глядели на Неваляйкина с надеждой и печалью.

Увидев «дочурку», Эразм остолбенел. Он чуть не потерял сознание: в голове помутилось, во рту высохло, но не оттого, что перед ним явилось чудо красоты, а от мысли, на какую высоту он может взобраться, если сумеет охмурить эту нескладеху.

— Что с вами, Эразм Иванович? — всполошилась Ираида Юрьевна.

— Чудо!.. — прошептал Неваляйкин и, делая вид, что приходит в себя, отмахнулся рукой, будто отогнал какое-то наваждение перед глазами, улыбнулся: — А я… я думал, что у вас дочурка вот такая и припас ей вот «Веревочку»… — Про себя подумал: «Такой веревочкой эту дылду, пожалуй, не обратаешь, тут нужен канат!»

Ираида Юрьевна театрально расхохоталась, а Анапка подошла и сама взяла из рук Неваляйкина «Веревочку».

— Произошла ошибка… Но не роковая, — она бросила на гостя игривый взгляд. — Однако это даже интересно: «Веревочка»… Символично…

«Неужели?!» И Эразм снова чуть не потерял сознание.

На другой день снова стояло знойное бабье лето.

Сказать, что Неваляйкин ехал за город на электричке, это значит ничего не сказать. Он летел туда на крыльях любви!..

Обе дамы ждали Эразма как желанного гостя, специально для него была разработана целая программа времяпрепровождения.

Сначала Анапочка побренчала на рояле, потом по предложению мамы принялась читать свои стихи. Но прежде она пожеманничала немного — бросила книжечку на стол: «Они мне уже давно не нравятся…» Неваляйкин схватил книжку, погладил ее нежно:

— Так вы еще и поэтесса!

— Да, а вы не знали?

— Под псевдонимом выступаете?

— Нет, это моя настоящая фамилия. Папулька у меня третий отец.

— Ах, вот оно что! — и он стал листать книжку, читать про себя, восхищаться вслух.

— Да, да! — поддержала его Ираида. — Анапочка очень гениальна! Она уже три премии получила: одну еще в пятом классе за стишок в журнале «Тепа-растрепа», вторую — за первую книгу, третью — за вторую.

— У вас уже две книги!

— Вторая пока в верстке.

— А премия уже есть?

— Да!

— Не удивлюсь, если окажется, что и вы, Ираида Юрьевна, обладаете каким-нибудь талантом? — обратился Неваляйкин к хозяйке.

— Каким-нибудь! — усмехалась Анапка снисходительно. — Наша мамуля известная детская писательница — Ираида Хрюкина!

— Ах вот оно что! Ираида Хрюкина — это вы и есть? Как же!.. Как же!..

Ираида Юрьевна скромно улыбалась, а Анапка продолжала просвещать невежду:

— Ну, наивняк этот Неваляйкин! Хрюкина — первая девичья мамина фамилия, вот она ею и подписывается. Мамуля имеет уже несколько специальных премий и штук сорок различных грамот.

— Боже мой! Вы, конечно, простите меня: я до сих пор был далек от детской литературы… Однако — какая талантливая семья!

— Да! Мы такие! — сказала Ираида. — А наш папуля — со счета собьешься, сколько у него премий!

— Я знаю. Ваш папуля медалями увешан, как породистый сенбернар. Как говорят, на нем пробы негде ставить.

— Негде, негде, — быстро согласилась Ираида Юрьевна.

— Наш папулька молодец! — сказала Анапка. — У него семь побочных сыновей, и он всех сделал талантливыми. Кого в театр, кого в кино устроил. Трое ходят в писателях. Двое уже удрали за границу.

— Широкая натура ваш папуля! Это мне очень импонирует!

После столь содержательной культурной программы тетя Поля, недавняя доярка из пригородного колхоза, пригласила всех к чаю. Чая, правда, на столе не было, зато красовался не уступающий ему по цвету самой крепкой заварки армянский марочный коньяк «Наири» двадцатилетней выдержки. На японских тарелочках веерами, будто лепестки цветов, лоснились разные закуски — сыры, колбасы, рыба, копчености. Все это благоухало первозданной свежестью и издавало такой аромат, какой бывал когда-то только в елисеевском гастрономе.