Николай Ватанов - Метелица

— Познакомь меня с ним, — попросила я.

— Познакомить я тебя не могу, — решительно заявила Грета. — Но я укажу тебе, если хочешь, точные координаты, где ты его можешь найти. Какие материальные ценности ты можешь мне предложить взамен?

— Она выцыганила у меня новые кожаные туфли. Кроме того я обязалась, в случае успеха, высылать ей продовольственные посылки. Не менее 15 тысяч калорий каждая, точно обусловила она.

— Так значит ты высылала посылки не голодающей тетке, как говорила мне, а ей? — содрогнулся Брагин.

— Конечно! Никакой тетки в Гамбурге у меня не было… Это она меня шантажировала, твоя идеалистка!

Брагин стал снова зашнуровывать ботинок. Потом он молча оделся и вышел, неслышно притворив за собой дверь. Где он бродил в эту темную, пасхальную ночь, он наверно и сам не запомнил.

На следующий день супруги примирились, о голубоглазой Гретхен Брагин больше не вспоминал.

О докторской чете говорили: утешительные старички, и дамы прибавляли: прямо старосветские помещики. Только бывший бухгалтер Коопинсоюза Расчетов высказывался более сдержанно:

— Ирина Захарьевна, спору нет, светлая старушечка, но сам доктор, извините, бонза!

Марк Леонардович — «сам» доктор, был немногословен и во всем очень основателен.

— Какого я мнения о нашей колонии? — спрашивал он и морщил свое большое, и без того некрасивое лицо. — Народ сравнительно не плохой, но авантюрист поневоле.

При разговоре присутствовала Женя, элегантная девица лет 26-ти и штабс-капитан Николай Иванович Козлов — каш «настоящий» и единственный старый эмигрант.

— Ненавижу! — проговорила Женя и в ее черных, чуть косящих, глазах зажглись злые огоньки. — Ненавижу все русское.

— Как же это так? — удивился доктор. — Вы же, мадемуазель, как будто сами русская!

— Ненавижу! — повторила Женя, не пускаясь в дальнейшие объяснения.

Гости вскоре стали прощаться.

— Заходите же, Женичка, — радушно приглашала Ирина Захарьевна, — и вы, Николай Иванович, нас не забывайте.

После их ухода доктор был не в духе.

— Иной человек любезен на пороге, другой — за порогом, — ворчал он. — Готовь, старуха, чего-нибудь закусить, — обратился он к жене, просветлев лицом.

— Какая Женя хорошенькая, — проговорила докторша и вздохнула, вспомнив, вероятно, оставшуюся в России, дочь. — А вот настоящих женихов нет!

— Нечисть! — сказал доктор, снова хмурясь.

Тем временем Женя с Николаем Ивановичем шла по улице.

— Я просто не могу себе представить, — волновал- гц Николай Иванович, — как можно порочить свой народ. Даже большевики этого не делают.

— Знаете, лучше оставим этот разговор.

— Извините… Но я все же хоть убейте, не пойму нашей психологии …

— И не поймете… — Женя вдруг затормозила на мосте: — Ах-ти! Забыла у стариков свою сумку и в ней юбилейный портсигар папочки, носила Ирине Захарьевне показать…, — и Женя, долго не раздумывая, быстро застучала каблучками в противоположную сторону.

Через минуту она была возле открытого окна докторского дома.

— Какая Женя хорошенькая, — услыхала она женский голос. — А вот настоящих женихов нет!

— Нечисть! — придавил бас доктора.

Как вихрь влетела Женя в комнату.

— Что вы, Марк Леонардович, сейчас обо мне сказали?! Как вы изволили обо мне выразиться, а?! — налетела она на доктора.

Марк Леонардович весь ощетинился.

— Я сказал, что вы — нечисть! — твердо воспроизвел он.

— Ах так… очень хорошо! — заревом вспыхнула Женя. — Буду теперь знать… Прощайте, Ирина Захарьевна!…

Женя схватила свою сумку и выскочила наружу.

— Это вы быстро обернулись, — с удивлением произнес Николай Иванович, увидя несущуюся на него девушку. — Что случилось? i

— Все люди мерзавцы и ваш хваленый доктор тоже!

— Портсигар сперли, что-ли?

— Вы ничего глупей не могли придумать? — отгрызнулась Женя, не замедляя хода.

С той поры Женя вместе с бухгалтером Расчетовым возглавила оппозицию к «утешительным» старичкам.

— Выживший из ума старик, — говорила она. — Эгоист, человеконенавистник! Я не понимаю, почему он у Советов не остался.

— Ну, это вы, Евгения Павловна, уже слишком, — вяло протестовал Расчетов. — Доктор просто самоуверенный в себе человек, бонза словом!

Баварский городок был небольшой и разбросанный, так же разбросанно, словно случайно уцелевшие после дезинфекции тараканы, по углам и щелям жили мы — российские эмигранты. Все мы чудесным образом ушли от «волка», были цепки как плющ, и способны произрастать на самой каменистой почве. В жестокой борьбе за существование обострились не только наши простейшие чувства, но мы развили в себе также редкие у цивилизованного человека инстинкты и качества. Так, например, мы могли опознавать притаившуюся беду или опасность, объясняться не зная языка с человеком любой национальности, разводить скот, плести корзины, и многое другое. Словом мы были всесторонне развиты; со скептическим взглядом на мир, на его зло и его добродетели; мудры как многотравленные звери.

История ссоры Жени с доктором неведомыми путями стала известна и быстро облетела все наши убежища. Симпатии были не на стороне Жени.

— Многое о себе воображает. — говорили дамы. — Так ей и следует, трепушка несчастная!

Дамы наши были уже не молоды и не имели таких, как у Жени, высоких каблучков на красных туфельках. Но жизнь, увы, полна не одними мелкими радостями, вскоре пронесся слух, что Николай Иванович сделал Жене предложение, и что молодая пара уезжает в Америку, к разбогатевшему там родственнику Николая Ивановича.

— И не глупый человек, а вот поди же…, — поджимали губы представительницы прекрасного пола. — Она лет на двадцать его моложе, будет ему.

Впрочем и сам Николай Иванович довольно верно оценивал ситуацию.

Моя жизнь клонится уже к закату и мне смешно думать о счастье, — говорил он Жене наедине. — Но что ждет вас, какая будущность? Не думаю, чтобы субъекты вроде Зайцевского могли вас устроить, это пустое. Здесь же представляется такой случай: Америка, богатый дядя и тому подобное. Мы с вами одиноки на свете, я вас очень ценю (Николай Иванович постеснялся сказать — люблю), и если я вам не противен…

Женя, девушка далеко не глупая, понимала, какой исключительный шанс ей дает жизнь.

— Николай Иванович, не говорите так, — просила она, легонько подергивая штабс-капитанское ухо. — Я очень, очень уважаю вас и ваше внимание для меня значит много.

Однако с паном Зайцевским надо было покончить. Это так же прекрасно понимала Женя. И в тот же вечер, кружась в фокстроте в зальце гастхауза, она сказала своему партнеру:

— Юзек, я сегодня танцую с тобой в последний раз. Понимаешь?!