Николай Ватанов - Метелица

— Сложнейшая процедура: надо затребовать через наркомат, последний, если захочет, снесется с Комитетом Обороны…, словом канитель на пол года!

— Через пол года сталь все же получим?

— Нет, откажут!

Наступила пауза, слышно было только как про себя что-то шептал наш незадачливый начальник.

— Что же делать?! — поднял он снова голову. — Обком дал две недели срока, после же…

Машкин сделал рукой неопределенный жест, скорей всего обозначающий полет в тартары.

Дрянников сочувственно вздохнул.

— Есть и другой путь, так сказать внеплановый, — осторожно начал он. — Вы наверно уже слыхали об инженере Суходол-Бычкове?

— Нет, слышу впервые!

— Так вот, сей Суходол все может достать. За особую плату, конечно.

— Откуда же он берет, — удивился Машкин. — Я надеюсь, законно?!

— Каким образом при социализме действует подобная личность — судить не берусь, — уклонился от прямого ответа Дрянников. — Но факт остается фактом: существует и не дурно!

— К черту, с этим Суходолом под суд пойдешь!

— Советовать вам, Иван Григорьевич, не могу, сами решайте. Скажу только, что в затруднительных случаях все используют.

— Где же можно найти вашего Суходола?!

— Он не мой, избави Бог! — отрекся Дрянников. — Сей делец все курсирует по Союзу. Но нам везет: я узнал, что он сейчас случайно в нашем городе задержался. Что то Обкому поставляет.

— Обкому?! Гм… поговорить с ним все же, пожалуй следует. Как вы думаете?

Свидание вскоре состоялось. Мы все были уверены, что увидим персону хрупкую, пугливо озирающуюся по сторонам, возможно даже — в веснушках и рыжую, и были не мало удивлены, когда к крыльцу конторы подкатил интуристский лимузин и из него вылез крупный, представительный господин, по виду не инженер, а инженерище.

— Моя фамилия Суходол-Бычков, — нисколько не таясь, отрекомендовался он швейцару. — Доложите управляющему.

Но докладывать было нечего: в кабинете уже с утра поджидал его Машкин со своей лейбгвардией — главинжем, главбухом, главпланом, завмастерской, парткомом и прочими завами и главами.

Столь блестящее общество не смутило Суходола, он внимательно рассмотрел чертеж и, задав несколько весьма дельных вопросов, резюмировал так:

— Что-ж если угодно, могу обеспечить.

— А сколько примерно это будет стоить? — поинтересовался Машкин.

Суходол быстро набросал на листке колонку цифр, подбил итог и сказал небрежно:

— От полторы до двух тысяч, из них пятьсот рублей задатка немедленно.

Машкина слегка качнуло в кресле, но он быстро привел себя в порядок, тихо проговорил:

— Хорошо, я подумаю и вас извещу.

Суходол немедленно поднялся.

— Сегодня я уезжаю в Теберду на дачу товарища Ворошилова, — сообщил он. — На той неделе буду обратно, найти меня можно в гостинице Интуриста. Пока.

Когда дверь за ним захлопнулась, мы долго молчали.

— Ну и…?! — наконец произнес Машкин, вопросительно обводя нас взглядом.

— Это он повезет на Ворошиловскую дачу американский холодильник, — сказал Дрянников. — Выпускать его нам все же не следует.

— С ума можно сойти, — содрогнулся Николай Николаевич. — Две тысячи рублей! Как я их проведу!

Главплан Аким Акимович выдвинулся вперед, с жонглерской ловкостью выхватил метровую ведомость и, разложив ее на столе, загалопировал пальцем по бесчисленным графам: § 221-й — «Стихийные бедствия», как-то: пожар, наводнение, грабежи и т.п. Подходит, но не совсем адекватно. Кроме того нужен акт, утвержденный правительством. А вот уже лучше: § 5135-й, — «Благоустройство и озеленение заводской площадки».

— Подождите вы с вашей зеленью, — отмахнулся от плановика главбух. — Почему Ивану Григорьевичу не позвонить на табачную фабрику: их станок, они и должны платить.

Предложение главбуха все нашли вполне логичным, за исключением, увы, директора табачной фабрики Термассова, тот платить отказался.

— На днях мы уже оплатили полностью ваш счет за ремонт станка в 38 рублей 50 коп. и больше ни копейки не заплатим, — решительно заявил нахал.

— Пусть меня сажают, казнят, лишают партбилета, а станка я ему, мерзавцу, чинить не буду… — страшным образом багровея, возопил Машкин.

Не возражая более ни слова, мы на цыпочках покинули помещение, понимая, что дальнейшая дискуссия о станке может кончиться для нашего начальника фатально.

Затем наступило на несколько дней затишье. Дрянников снова уехал в командировку» мы же спрашивать Машкина о станке не решались. Кроме того пронесся слух, что дело каким-то образом уладилось. И вот однажды вечером…

Нужно сказать, что по хорошему советскому тону старшим служащим полагается приходить по вечерам на службу и, доказывая свою преданность, просиживать там часами. В тот вечер мы задержались с Николаем Николаевичем необычно долго. Наконец Николай Николаевич особенно громко, так сказать заключительно, щелкнул на счетах и сказал:

— На сегодня довольно!

— Да, пора домой, — согласился я. — Уже первый час.

Но уходить домой Николай Николаевич еще не собирался, а предложил мне сыграть партию в шашки, или, как он выразился: «предаться мирному разврату».

Мне не особенно хотелось распутничать в столь поздний час, поэтому я ответил уклончиво:

— Может быть, Николай Николаевич, все же лучше пойдем домой?

— Домой! У меня, извините, не дом, а жилой сектор! — горько улыбнулся главбух и с неожиданной, полночной откровенностью рассказал, что он долгое время был вдовцом, полгода же как снова женился на особе взбалмошной и странной.

— Она значительно меня моложе.

— Это обстоятельство само по себе и не так скверно, — промямлил я.

— Нет, скверно, — сказал Николай Николаевич. — Вскоре после женитьбы она стала меня называть папой, через месяц же, закрепив за собою жилплощадь, удрала с музыкантом.

— Они это любят, с музыкантами, — согласился я. — Однако не пойму, почему это вас огорчает? Удрала и слава Богу!

— Да это ведь только фигурально говорится, что удрала. Теперь удирать некуда, не царский режим! Напротив, на правах самостоятельного съемщика, она поделила мою комнату на две части и вселила на свою половину этого… жениха.

— Вот, говорит, папенька, ваш сектор, а за одеялами будет наш. Уютненько, правда? Я конечно, говорит, могла бы, пользуясь связями Володи, и вовсе вытурить вас с жилплощади, но по доброте душевной я решила вас наделить шестью квадратными метрами и одним окном. Пользуйтесь, посколько вы главбух и имели глупость в меня влюбиться.

— Не особенно посол о живете, Николай Николаевич, — посочувствовал я. — Теперь я понимаю, почему вас со службы не выгонишь… Однако, прошу, ваш ход!

В это время в соседней комнате не своим голосом, непрерывно, затрещал телефон.