Феликс Кривин - Тюрьма имени свободы

Они стояли на рю де Ришелье, тоже, в сущности, улице Ришельевской, которую, однако, никогда не переименовывали в улицу Ленина, поэтому на ней было приятно стоять. Но и немного грустно. Потому что с той, переименованной улицей была связана вся их жизнь, а с этой ничего не было связано.

Связано — это зависимость, не связано — независимость, и в целом они составляют магнит. Но почему-то так получается, что этот магнит тянет тебя в Париж, когда ты стоишь в Одессе на улице Ришельевской, и начинает тянуть в Одессу, едва ты перемещаешься на рю де Ришелье…

Какой длинный поезд! Идет и идет! Таких поездов не бывает на свете. Уже и вагонам теряется счет. Наверное, это не поезд, а ветер.

Какой длинный ветер! Ревет и ревет! Наверное, он опоясал полмира. Его голова у Карпатских высот, а хвост еще где-то в районе Памира.

А длинное время бредет наугад, как будто теряя последние силы… И только потом, оглянувшись назад, увидишь, как все это коротко было.

Изгибы ли это, изломы пути, фантазия зрения или усталость, но то, что манило тебя впереди, в какой-то момент позади оказалось.

А ты не заметил. Нелепый финал нарушил святые законы природы: так быстро ты гнался, что все обогнал: и лучшие чувства, и лучшие годы.

А может, случилось наоборот: не ты, а они до того торопились и так далеко забежали вперед, что вдруг за спиной у тебя очутились.

Они неподвижно стоят позади, а ты все уходишь, уходишь куда-то…

Пора возвращаться на круги свои.

Но круги не круги уже, а квадраты.

Быть может, станешь ты рекой, тогда глядеть придется в оба: не разливаться широко — иначе можно стать потопом.

Быть может, станешь ты костром, тогда пылай. Но не мешало б не подниматься высоко — иначе можно стать пожаром.

Да, это очень нелегко-любую жизнь прожить без риска: ни широко, ни высоко, ни далеко, ни слишком близко.

Мы все время опаздываем к нашему светлому будущему. Оно нас все ждет и ждет, и темнеет, и мрачнеет в ожидании, и пока мы до него доберемся, оно уже такое беспросветное, такое страшное — хоть святых выноси.

Из комплекса неполноценности к комплексу чрезмерной полноценности ведет коротенький мостик, на котором совершаются самые драматические события. Здесь рождаются тираны — гитлеры, сталины…

И на том же мостике, но на обратном пути, рождаются философы. Столкновения между теми и другими неизбежны, поскольку мостик не только коротенький, но и узенький, и на нем невозможно разойтись.

Чем глупее человек, тем больше требуется ума, чтобы скрыть свою глупость. Вот откуда берутся наши великие умники!

Когда-то слово «врать» означало «говорить». Просто говорить, даже самую подлинную правду.

Но люди так редко врали правду, что благородное слово «врать» было навеки скомпрометировано, и теперь никто уже не врет правду. Теперь заправляют арапа, пудрят мозги, забивают баки, вешают лапшу на уши, — и все это вместо того, чтобы честно врать истинную правду.

Не из каменного ли века дошла до нас эта привычка — стоять на пьедестале, простерши руку в неведомую даль, и указывать другим путь, по которому сам не можешь сделать и шагу?

Стоило ли преодолевать застой, чтобы потом столько лет безуспешно добиваться стабильности?

В семье как в семье: каждый борется за свою независимость. Муж борется за независимость от жены, жена — за независимость от мужа, дети — за независимость от родителей.

Борются, борются, а когда доборются, смотрят — каждому при независимости чего-то не хватает. Мужу не хватает женской заботы, жене — мужской защиты, детям — заботы и защиты. Вместо этого у них независимость.

Еще не до конца определена роль женщин в русской революции. Ведь это под влиянием женщин мужчины становятся более мужчинами, чем это требуется для нормального развития общества. Да и сама русская женщина, как известно, если уж коня на скаку остановит, то так, что всему ее отечеству придется долго шагать пешком.

Заслуживает внимания пример жуков-богомолов. Жена богомола в пылу страсти буквально поедом его ест, но даже съеденный до половины, он продолжает выполнять свои супружеские обязанности. Богомол понимает: супружеские обязанности не ограничиваются любовью. Настоящий супруг должен не только любить, но и кормить свою супругу.

Она говорит о своем знакомом: «Он такой молчаливый!»

И о другом своем знакомом: «Он такой молчаливый!»

У нее все молчаливые: она же никому не дает слова сказать.

Счастье не имеет настоящего времени. Только будущее и прошедшее.

Человек разумный — это человек, раз умный — раз нет, раз умный — два нет, раз умный — три нет… И так далее, по мере развития человечества.

Родина имеет общий корень со словами рождение, природа, народ, — может быть, она и включает все эти понятия? Место, где ты родился, где живет твой народ и где тебя окружает родная природа. Но на исторической родине можно и не родиться, и народ там может быть другой, и природа другая, тебе не знакомая. Может быть, историческая родина состоит только из исторических событий?

Эссе, сэр, проба пера! Наша родина состояла из исторических событий, которые не прибавляли ей ничего, кроме территории. Казанское ханство, Крымское ханство, Кокандское ханство и так далее — очень и очень далеко. Чем не историческая родина — при таком количестве исторических событий?

Представьте себе, я родился в небольшом городке, а родина у меня — одна шестая часть земной суши. Вы слышали про остров Сахалин? Так это, сэр, моя родина. Родился я ближе к Парижу, к Мадриду, но родина моя — Сахалин. Сейчас, правда, уже нет, потому что несколько лет назад моя родина резко сократилась. То приращивалась, приращивалась — одно ханство, другое ханство, а потом — бац, и ничего этого нет. Одно ханство, Крымское, правда, осталось.

Еще недавно моей родиной был город Кенигсберг. С 1724 по 1804 год он был родиной великого Канта, а с 1945-го стал моей родиной. И получилось, что мы с Кантом земляки. С той разницей, что великий философ прожил в этом городе безвыездно всю жизнь, а я там вообще не был ни разу. Но ведь и наш с Кантом земляк Михаил Иванович Калинин тоже не был в Кенигсберге ни разу, а в честь него город переименовали в Калининград.

И все потому, что за два столетия город трижды захватывали русские войска. Три исторических события, связанных с одним городом, — разве этого не достаточно, чтобы он стал исторической родиной для тех, кто его захватил?