Иль Канесс - Оформитель слов

– Пап?.. Ну и что сказал врач?

Было очевидно, что батька хочет закурить прямо в палате.

– Пап?

Наконец, он повернулся ко мне.

– Доктор-врач популярно разъяснил мне, как оно там с твоей ногой вообще, – задумчиво начал он. – Я понял одно: три тысячи двести рублей. Надо, говорит, прикрутить обломки твоих костей к титановой пластине. Пластина делается на заказ и стоит три тысячи двести рублей. И это при средней зарплате в семь тысяч рублей!

– Три тысячи двести рублей?! – изумленно переспросил я.

– Да.

– Хуясе, судя по всему, эти пластины делают из обшивки Кибертрона или Звезды смерти.

– Это что еще за хуйня? – Батька еще сильнее нахмурился. – Ладно, не забивай мне голову всякой ерундой. Мне поспать надо, а вечером обговорим реальную стоимость обшивки твоего кибертрона…

«Правая была переломана в голени так, что обе кости концами выскочили наружу, пробив кожу. От этого ступня ее безжизненно, как бы отдельно, лежала, повернувшись набок.

– Да, – тихо молвил фельдшер и ничего не прибавил.

Тут я вышел из оцепенения…»

Тут я одернул одеяло и отведя голову чуть назад, взглянул на свою ногу. Как доктор Булгаков прописал. Хотя… вокруг все стерильно, к ноге примотаны гири, кровища не хлещет. Не все так плохо. Разве что… пользоваться больничной уткой страшно наскучило. А так – терпимо. Я прикрыл «Записки юного врача» и повернулся налево, где на моей тумбочке стояла шахматная доска.

С раннего утра, сразу после процедур на ней шли ожесточенные бои за право стать главным гроссмейстером палаты номер 6, но оглядев себя и соседа по палате, я передумал и решил, что мы скорее похожи на жертв бойни номер пять.

Был мой ход и я, разумеется, походил лошадью.

– Шах, – тихо, но торжественно, заявил я.

Сосед по палате в шахматы играл не спеша и вдумчиво. Настолько вдумчиво и не спеша, что после того как полтора часа назад совершил первый ход, заснул, упорно размышляя над последующим развитием событий.

«Солдат спит – служба идет», – подумал я, глядя на его фигуры.

Сосед беззаботно храпел.

– Воины! – тихо воскликнул я. – Противник коварен! Он хочет сломить наш боевой дух и вымотать нас своим чудовищным бездействием! Не поддадимся же! Ни шагу назад! Палата большая, но отступать некуда, позади… – я оглянулся, посмотреть, что же там позади. Там оказалась стена, а за ней – сортир. – Позади – мечта! – неуверенно продолжил я. – Мы знаем где она, помним ее архитектурный ансамбль, но ни разу там не были! Но вдумайтесь! Ведь и на нашей улице будет праздник! И тогда мы, сев у белого камня, оглянемся назад и спросим себя, что же мы оставили потомкам…

– Э-э… здрасьте-покрасьте, – воскликнула юная санитарка, приоткрыв дверь палаты. – Не помешала?

От неожиданности я замер и промямлил.

– Нет, не помешали.

– Вы с кем это разговариваете? – с легкой тревогой в голосе спросила она, взглянув на спящего соседа, а потом на меня.

– Ни с кем. То есть, репетирую. В театральном институте учусь, знаете ли.

Санитарка нахмурилась. Она была совсем молодая, чуть постарше меня. К тому же, очень симпатичная.

– Ты же в ПТУ учишься, на штукатура—плиточника? Или я что-то путаю?..

– Путаешь, – отозвался я. – Это он в ПТУ учится. – Я кивнул на соседа, которому на вид было лет сорок строгого режима. Санитарка недоверчиво его оглядела. – А я в театральном.

Она приподняла левую бровь и полностью просочилась в палату. Затем вальяжно уселась на стул рядом со мной и поправила прическу. У нее в руках был небольшой пакет.

– Ну, если вы не штукатур-плиточник, то тогда я не к вам, – горько вздохнув, призналась она. – Я, пожалуй, подожду, когда проснется ваш сосед. У меня дело к нему.

– А что за дело?

В палате стало тесно, ибо меня начало распирать любопытство.

– Очень важное, – она захлопала глазками и засмущалась. – Я очень наслышана о нем и поэтому, решила… как бы это выразиться. Хм… здесь нужна именно женская ласка и нежность. Понимаете?

Я насторожился.

– Очень жаль, – продолжила она, – что вы не тот, кто мне нужен. Вы такой… такой…

– Это я… я тот, кто вам нужен, – забормотал я. – Это я штукатур—плиточник. Вы шли именно ко мне!

Но она словно не слышала меня и закрыв глаза, говорила:

– Вы такой… я так хочу касаться вас…

От переизбытка чувств у меня растопырились пальцы ног. Ее грудь взволнованно вздымалась. Халат стал ей тесным. Я еле сдерживал себя, чтобы не запеть какую-нибудь романтическую лабуду и не броситься в пляс. Время замедлилось. Пуговицы ее халата туго натянулись… Еще немного и…

Но вовремя опомнившись, я сделал загадочное лицо и тактично подкатил ближе к ней на одних лопатках спины.

– Это я штукатур-плиточник. Я не учусь в театральном.

Ее теплая и мягкая ладонь влепила мне смачную пощечину.

– Все вы мужики одинаковые! Врете постоянно!

Моя рожа горела как склад магазина «Секс-шоп Гарри».

– Одеяло задирай, – повелела она.

– Одеяло?! – опешил я, потирая физиономию. – Зачем?

Санитарка вынула из пакета бритвенный станок.

– Ногу сломанную брить будем. Сегодня операция. Надо подготовить.

Я вздрогнул, увидев в ее нежных руках бритвенный станок для одноразовых лезвий «Рапира».

– Шах и мат, – громко заржав, воскликнул за моей спиной сосед.

Меня раздели, накрыли простыней и закатили в операционную. Повсюду суетились айболиты в стерильных масках. Я затаился под простыней, ощущая себя раненым велосипедом.

– Смотрел фильм «Нога»? – спросил меня пухлый врач.

Я бросил на него умеренно паникующий взгляд.

– Нет…

– Посмотри, там Иван Охлобыстин играет. Превосходный актер, между прочим, – продолжил врач. – Катенька, анестезию.

Меня усадили.

– Сейчас я сделаю тебе укольчик… – сказала Катенька. Ее голос успокаивал. Со мной намеревались совершить что-то противоестественное. А я был не готов.

– Укольчик?.. – пропищал я, глядя на Катеньку. – У меня нога как транспортир – разные углы показывает. Может лучше – уколище?

– Что?.. – нахмурилась она и растерянно посмотрела на врача. Тот развел руками. Покачав головой, она снова повернулась ко мне. – Так, укольчик будет сделан в спинной мозг и все, что до пояса на время операции ты чувствовать не будешь. Вот, закуси это. – Катенька сунула мне в рот какой-то резиновый «бананчик».

– Будет немного больно, – игриво сообщила она, отчего фраза прозвучала примерно следующим образом: сейчас вломит так, что пяткой перекрестишься.

Я растеряно закрутил башкой. Стало по-настоящему страшно. Но было поздно что-то менять. Я ощутил, как моя тень в панике отстегнулась и прихрамывая, ломанулась в курилку.

– Готов?

– Нет.

И Катенька воткнула мне в поясницу рельсу.