Иль Канесс - Оформитель слов

– Так вот, фильм «Нога», – сказал врач, с любопытством глядя на то, как меня перекосило от боли. – Герой Охлобыстина получает травму на афганской войне, и в госпитале ему эту ногу ампутируют. После операции ему является призрак погибшего боевого товарища. Герой Охлобыстина просит товарища найти ампутированную ногу и похоронить ее, боясь, что она что-нибудь натворит.

Я что-то мычу в ответ.

– Фильм, в общем-то, про адаптацию человека после войны, – продолжал врач, загораживая шторкой мои ноги от меня самого. – Но ампутированная нога, как оказалось, пропала…

Рельсу, наконец, вынимают, а меня бережно укладывают на место.

– Это вы к чему рассказываете, доктор? – Наконец с ужасом спрашиваю я, избавившись от «бананчика» во рту.

– Да так, просто фильм хороший вспомнил.

Не чувствуя своих ног, я запустил руку в район паха и все там тщательно ощупал. Раз шесть ощупал. Осмотр показал, что моего там ничего нет. От этого мне стало совсем нехорошо. Я схватил доктора за рукав.

– Доктор! Я не чувствую свой… – я осекся, бросив взгляд на Катеньку. – Свой… ну, знаете, приспособление такое, чтобы новых людей делать. А с ним еще двое… Так вот, я ничего не чувствую! Я, знаете ли, не так часто им пользовался в том самом смысле, но… обещаю, что буду чаще! – Катенька хихикнула. – Доктор, это нормально?! Это пройдет?!

Врач с трудом отцепил мои пальцы.

– Пользоваться чаще? – усмехнулся он. – Как женишься, наверняка – надоест и пройдет. А так, тебе же сказали: все, что ниже пояса на время операции ты чувствовать не будешь.

Катенька изумленно взглянула на врача. Тот снова пожал плечами. Я же посмотрел в сторону. Там какой-то девушке тоже делали операцию. Ее бедро было разрезано от таза до колена. Меня чуть не стошнило, и я отвернулся, зажмурив глаза.

Врачи увлеченно копошились в моей ноге. Голова кружилась, а тело слегка подергивалось от их манипуляций.

Мне совершенно перехотелось, чтобы из меня делали робокопа. Я решил, что пусть мне лучше пришьют ногу Дэвида Бекхэма. Стану футболистом. Я пинал вальтов, а они летели в ворота. Трибуны ликовали. Я игрок под номером «86» и с двойной фамилией Штукатур-Плиточник.

Я падал в пропасть и на меня давило что-то большое. Это что-то постепенно увеличивалось и давило еще сильнее.

В полусознательном состоянии я заметил, как врач взял… шуруповерт?

Катенька подавала ему саморезы. Это становилось забавно. Я принялся размышлять о том, какие они. По металлу? По дереву? С потайной шляпкой? Какого цвета?

– Разумеется, по металлу, – упрекнул меня Охлобыстин.

Я не мог вспомнить, когда он пришел.

– Чему вас только учат, таких гуттаперчевых, – проворчал он.

Ну, конечно же, по металлу. Чего это я в самом деле?

А пушистые саморезы по металлу с ушибленными взглядами перепрыгивали через забор. Один, два, три…

Когда мою во многих местах разломанную ногу собрали, прикрутив обломки к титановой пластине и немедленно сообщили, что скоро можно будет ходить на костылях – я чуть не расплакался от счастья! Ничего прекраснее я тогда в своей жизни не слышал. Наконец-то! Неподвижно лежать практически месяц оказалось невыносимым испытанием для психики.

Впрочем, операция закончилась, а ощущения в местах важных органов так и не появились. Уже лежа на койке, хватая за руку юную рыженькую симпатичную санитарку, которая привезла меня в палату после операции, я спросил:

– Скажите, это уже должно пройти?! Анестезия? Или еще нет? А то у меня ЭТО… Я не чувствую!

– Что «это»? – лукаво нахмурилась она, поправляя одеяло.

– Ну, онемение? – я глазами стрельнул на свой демографический инструмент.

– Ах, там… Ну, еще рано. Скоро отпустит и начнет работать в штатном режиме. А что вы так волнуетесь?..

Я, конечно, мог ей сказать, что ни разу не был с девушкой в свои семнадцать лет, но стеснялся говорить с незнакомкой о таких вещах. Мало ли что она обо мне подумает. Впрочем, по моей тощей физиономии и совершенно несуразной подростковой внешности было заметно, что и в следующие семнадцать лет мне тоже вряд ли повезет в этом непростом вопросе, если я не займусь собой. Да и дело, собственно, заключалось в другом: мне сильно хотелось пописать. Но я не мог. Инструмент находился в полной отключке. Да я и сам находился на грани вступления в царство сна.

– Очень неудобно. Знаете ли, мне по-маленькому надо… – смущенно произнес я. – Но, я кажется, не могу.

Целыми днями я пользовался больничной уткой, что совершенно не доставляло мне удовольствия. Это неудобно, не практично, но других вариантов не наблюдалось, несмотря на то, что туалет располагался прямо в палате и до него, буквально, было рукой подать. С несчастной «уткой» мне ловко помогал батька. А тут… Я весь сконфузился.

– О, ну, это нормально, – махнув рукой, сказала санитарка. – Сейчас я все организую. Никуда не уходи.

Через минуту вернулась с катетером и пустой полторашкой.

– Начнем!

Все прошло очень неприятно. Не так я представлял свой первый раз, когда меня во всяких интересных местах будет касаться девушка. Никакой романтики.

– Теперь отдыхай, – сказала она, ловко забрав у меня подушку.

– А как же спать без подушки?.. – заскулил я.

– Тебе она сегодня ни к чему. Спи строго в горизонтальном положении, голову высоко не поднимай, а то проснешься – будет болеть. Отдыхай.

В последние недели я спал исключительно на спине. Это было невыносимо, ведь еще с детства я привык спать в позе эмбриона или на животе. Еще активно при этом вертеться. Здесь же подушкой я плотно накрывал голову, потому что сосед по палате во сне катался на мотоцикле. Многие называют это храпом, но сосед был иного мнения. Наверное потому, что серьезно увлекался моторалли во сне, выбирая для этого огромные мотоциклы без глушителя.

Ладно, подумал я, все равно это скоро закончится. Можно еще немного потерпеть. Закрыл глаза. Приятно было осознавать, что в обозримом будущем я смогу снова спать на боку, на животе, да вообще, как угодно! А что еще прекраснее, так это ХОДИТЬ! Посещать туалет, умывальник, внутренний двор, а еще курить! Да-а!

Особенно мне хотелось закурить после того, как я очнулся в больнице и осознал, что рухнул с пятого этажа в шахту лифта, остался при этом жив и еще легко отделался, сломав ногу. Просто второй день рождения, после которого я стал совершенно другим человеком: жизнерадостным, исполненным оптимизма и четко понимающим ценность человеческой жизни. Свободное падение, пять этажей и гравитация основательно меняют подход к жизни.

Ведь жизнь, по моему прежнему представлению, заканчивалась смертью абстрактной, такой, которая имеет место в мыслях, которую можно осознать, пережить и прочувствовать. Понимание смерти заключалось в глупых и наивных представлениях о том, что будет потом, как пройдут мои похороны и кто на них придет.