Валерий Новоселов - Хочу жить дольше! Записки геронтолога

— Поскольку я тоже не врач и однажды решилась такое предположить, как все налетели на меня. Заодно узнала, что в медах философию не изучают.

— Почему не изучают, наоборот, её там именно создают.

— Бросьте, какая философия? Только потеря времени.

— Ну не скажите, философия позволяет поддерживать конструкцию клинического мышления.

— Господа, тут уже трое явно не врачи. А что вы тут делаете на нашей конференции?

— А нам тоже интересно!

— Забавно. А почему нам не интересно на конференциях по 1С или по сопромату? Может это тоже часть клинического мышления?

— Для меня — это дуализм двух мыслей: первой, возникшей в результате общения и второй, во время осмотра. Всегда помню, что симптомы возникшие после этого, не означают вследствие этого. Постоянная врачебная практика — неплохой инструмент для развития интеллекта. Неординарное же клиническое мышление — это детективный талант: либо он есть, либо его нет!

— Коллеги, второй раз возникает в теме детективная нотка. Вам не удивительно?

Модератор:

— Господа, давайте подведем итог! Я, работая с казусом болезни пациента В. И. Ульянова, долго думал над дневниками его врачей. Для того, чтобы понять их мне нужно было сформировать представление, вернее концепцию, что же такое за клиническое мышление было тогда, что разного и что общего с нашим. Для этого я взял учебники столетней и даже более давности, современным. И пришел к выводу, что клиническое мышление, это творческое, обладающее признаками яркого индивидуализма, мышление, стандартизированное постоянным, на протяжении всей профессиональной жизни врача, обучением. Мы стандартизированы современным обучением, они того, что было в конце XIX- начале XX века. И я подумал, а смогли бы те, коллеги из прошлого, понять нас? Но, так как я понял их мысль, и их поведение и что они нам оставили, так и полагаю, что и они бы поняли нас. И основа этого понимания — это преемственность. Это тоже часть клинического мышления.

Встает патоморфолог:

— Коллеги, мне видится, эту дискуссию стоит опубликовать. Похожа она должна быть на виду у каждого врача, чтобы он задумался, что же такое его мышление. Кто «за»?

Все поднимают руки.

Спорят двое. Один из них давно живёт в Америке, второй живёт в России. Тут есть и третий участник, который внимательно наблюдает за этим спором. Ему интересно, чем же он закончится. Он старается не вмешиваться, но получается у него не очень хорошо.

Первый радостно:

— Дорогой друг, я приехал из прекрасной страны Америки, из Чикаго, и тут я вспомнил, что 29 октября был день рождения комсомольской организации. Свой комсомольский билет я порвал на мелкие кусочки и сжёг в том далёком 1972 году, когда я приехал из Свердловска поступать в МГУ. И я сразу стал диссидентом тут.

Второй:

— И зачем Вы, уважаемый первый, об этом сегодня вспоминаете? Тем более теперь, когда Вы живёте в далекой от нас и даже комсомола стране.

Третий:

— А интересно, первый, билет он сжег, а карточка в личном деле то должна была остаться. И взносы должен был платить. А если бы сообщил об этом всем, то сейчас бы долго нам рассказывал много больше интересных событий того времени. Что-то здесь не так…

Первый обращается ко второму:

— Да, Америка прекрасная страна. А 27 октября умер человек, который никогда не был в комсомоле. Это Владимир Буковский. Вот я и вспомнил про комсомол.

— Хорошо, первый. А что Вы еще вспомнили, приехав на бывшую Родину? И причём здесь человек, который никогда не был в комсомоле и комсомольский билет, который вы уничтожили? Мой билет у меня, так как это моя история жизни.

Первый как-бы тихо говорит в никуда:

— Мне жаль Буковского.

— И мне жалко, первый, но люди не делятся на комсомольцев или белогвардейцев. Они вообще никак не делятся, каждый индивидуален. Но это всё-таки это несколько другая история.

— Видите ли, чтобы Вас, второй, не строили, не нужно для начала быть членом той организации, которая заточена под построение рядами. Боже храни Америку. Я хочу высказать благодарность национальному институту старения США, который выдает мне гранты.

Третий спрашивает:

— А зачем?

— Я делаю это, чтобы все это знали.

Третий:

— Нет, зачем он Вам вообще что-то выдает, первый? Вы же пустой, ни одной своей мысли! Действительно, Боже, храни Америку, если там такие как Вы.

Второй:

— Но таких организаций, как комсомол, и сегодня в разных странах много. В чём вопрос конкретно к теперь к вашему комсомольскому билету? Зачем было его выкидывать? Или уж, если более точно, а зачем мне выкидывать свой, тем более сегодня, когда прошло почти тридцать лет после развала Союза?

Третий:

— А я не вижу оснований для уничтожения любого исторического документа! В том числе и такого. Как и постоянного высказывания благодарности Америке по поводу и без повода! Это насилие какое-то, мне это вообще не интересно слушать.

Первый (не обращает внимание принципиально на третьего):

— Но это же билет конкретной организации! Именно поэтому я и уехал жить в Америку. Как вы оба не понимаете (сердится). Я сво-бод-ный человек, а вы оба нет.

Второй:

— Да, но если человек принципиально «не строится», то причем здесь толщина любого членства? Я знаю многое говно, которое не было членом комсомола, но от этого меньше не воняет. Может вопрос не в членстве всё-таки? Или мне заодно выкинуть солдатскую книжку моего отца и вообще память о прошлом?

Первый:

— Конечно же, вопрос о членстве, так как комсомольцы затем становились партийными. Без комсомола не было бы партии. Без партии не было бы гонений на Буковского. Цепь замкнулась.

— Нет, коллега, что было, то было…. мне лично не нужно ничего выкидывать в помойку. Это уже история, и личная, и страны. У Вас своя, у меня своя. Вы кстати к какой партии примкнули в Америке?

Третий опять комментирует:

— А то, что первый сжёг потихоньку билет, так это совсем не то, если бы он это сделал громко. Но он этого, между нами, не делал. Первым делом, приехав в Москву, он купил себе джинсы, украл научную статью, которую пытался опубликовать от своего имени и стал секретарем комсомольской организации факультета. Врёт он всё, он даже стучал на всех на потоке и в общаге кому надо. А диссидентство своё и сжигание билета он придумал для отъезда, как только тут стало голодно в 1992 году.

Первый второму гордо:

— Я демократ, — затем задумывается на несколько секунд. — Вы же, второй, пытаетесь докопаться до правды о болезни Ленина? Тогда будьте последовательнее и докопайтесь до правды об организации, которой вы так дорожите. Впрочем, она уже три десятка лет, как скончалась без следа.