Вадим Чарномский - Картинки с выставки

– Пошли отсюда поскорее. Оставь им гитару.

Сонечка гипнотизировала Валерку, как кобра перед смертельной атакой. Валерка судорожно облизывался – слюна пошла не вовремя. И мы тихо смылись. На конюшню.

– Такую песню Сонька испортила!

– Не обижайся на неё. Она со мной поделилась по секрету, что, как увидит Валерку, хочет раздеться перед ним.

– Значит – любовь?

– Ага, точно! Ой, опять плед забыла!

– Может, тогда вернёмся?

– Не, ни в коем случае! Сейчас там – ТАКОЕ! Тётки моей до вечера не будет. Пусть побудут наедине. Всем девушкам нужны ласка и нежность, и слова красивые. Поцелуй меня?

И мы стали целоваться! Сладко, ласково и самозабвенно. Она расстегнула и распахнула рубашку на мне. Стала целовать грудь и прикасаться губами к соскам. Я прижимал её худенькое тельце к себе. Нащупывая молнию на её спине и дрожа.

– Постой! Ведь уже 4 часа, наверное?!

Часов у меня не было.

– Пошли, их расшухерим. Нам же с Соней надо доделать танец под баховскую шутку. И костюмы ещё.

Подошли к избушке. Исироса дважды постучала.

– Да-да! Свободно.

Сонька с Валеркой сидели на диване. Перед ними столик с чашками. Соня демонстративно наливала чай. И ярко улыбалась лучистыми глазами. Улыбкой сытого крокодила.

– Нам же танец надо доделать? И костюмы.

– Ой, точно!

Девочки убежали в другую комнату и закрыли дверь.

– Ну, как ты?

Валерка поднял голову, улыбаясь, но в глазах стояли слёзы.

– Ты чего? – я аж испугался.

– Ты знаешь, печально расставаться с детством!

Меня прошиб взрыв хохота. Мы оба смеялись до слёз.

– Вы чего там ржёте?

– Да, так… анекдот смешной. Девочки, мы пошли.

– Идите-идите! Мы часам к 6-ти придём.

По пути к дому Валерка тормознул.

– Ты знал, что у них кровь идёт?

– У девчонок?

– Ну, да!

– Из носу, что ли?

– Не прикидывайся!

Я соврал, что да – знал.

– А чего ж не сказал?

– Так… забыл. А ты и не спрашивал!

– Ну, да… я и не спрашивал, точно.

Я решил съехидничать:

– Губы не болят?

– Губы не болят – совсем другое болит.

Валерка таинственно засмеялся. Вот те на! Как он меня обскакал, надо же?! Правильная пословица: в тихом омуте черти водятся. Пришли. Поели. Изловчив минуту, спросил у мамы, что такое – ходок лазучий? Мама снова сняла очки.

– Это тебя девочки учат таким словам?

– Нет, что ты! Мы с Валеркой случайно услышали – две тётки громко говорили.

– Это очень грубые слова, сродни матерному арго. Не что, а кто! Так необразованные граждане называют мужей неверных своим обязательствам.

Сразу стало всё понятно. Сложен мир у взрослых, однако. Наверное, дядя Боб тоже свои обязательства нарушил. Сидит теперь здесь, на даче, на флейте брякает, а жена в клинике дежурит. Начали репетицию. Валерка сыграл своего Гайдна. Я – Шопена. Во время шумановских «Грёз» пришли девчонки. Тихо сели. Перерыв.

– Чем нас девочки порадуют? – дядя Боб улыбнулся.

Соня показала тюль в виде танцевальных костюмов.

– Сейчас переоденемся и покажем основные движения.

Сонечка занималась в школе фигурного катания. Рассказывала, как видела Щеглову и Четверухина. Одиночники сборной СССР. Девчонки переоделись. Я был в молчаливом восторге. Сквозь тюль смутно бледнели трусики и лифчики в васильках. Танец в стиле Айседоры Дункан. Босиком. Попрыгали, покрутились. Ух, как здорово! Валерка молча поедал глазами Соню. Дядя Боб сунул в руки Сони кота-копилку.

– Для тебя есть партийное задание. Ты встанешь у входа и будешь улыбаться каждому приходящему, а также протягивать в своих руках копилку. Он будет туда опускать гривенник. Всё. Мы готовы. Идёмте!

Концерт удался! Правда, я смазал концовку шопеновского этюда, но это чепуха. А на «Мурке» хлопали оглушительно! Всем понравилось. Пришло где-то человек 25. Девочки наши были красивыми и здорово танцевали.

Сразу после концерта Валерка с Соней куда-то таинственно исчезли. Дядя Боб с мамой и копилкой пошли к дому. Мы с Исиросой побежали к конюшне.

– Валерка теперь тоже жених. Сонин. Она ему отдала своё девичество.

– А мы с тобой?

– Я очень боюсь! Ты такой горячий всегда и твёрдый бываешь

Открыли скрипучую дверь. Голос сверху:

– Ребятки, туточки уже занято!

Соня с Валерой. Собственной персоной.

– Надеюсь, у вас хватит ума, чтобы не лезть вверх по лестнице? Ума у нас хватило. Пошли на танцы. Там на «пятаке» только взрослые. Мы встали за оградой. Танцуем. Ещё две девочки рядом с нами. Тоже танцуют. Искоса на нас поглядывают. Целоваться нельзя. Рассказываю «Наследника из Калькутты». Что успел прочитать. Молчим.

– Ты уедешь?

– Да, через несколько дней. Так мама сказала.

– Мы же обменяемся адресами?

– Конечно! Я из поезда тебе напишу. В Минске брошу в почтовый ящик. Валерка сказал, что жениться можно с 16 лет только у вас на Украине. Скажи, ты читала всю Каму?

– Какую Каму?!

– Ну… которая с утра.

– Господи! Вот жеж! – Исироса заливисто рассмеялась.

– Это – Камасутра! Кама по-индийски постель, а сутра – рукопись. Понимаешь?

– А про любовь там есть?

– Да! Там только про любовь! Вобщем, как взрослые друг друга любить должны. Сначала там много страниц всякой чепухи. Философия всякая. А потом – самое главное. Я не могу тебе рассказать. Мне стыдно, – и она опустила голову.

– А у Сони спрашивала, как они?

– Да. Она мне всё рассказала.

– А чего ж мы тогда? Отож! Я завтра уеду с мамой. В Бабий Яр. И к знакомым. Послезавтра утром приеду. Давай, и мы попробуем?

Она как-то тихо и обречённо вздохнула:

– Давай! Мне домой уже надо, а то тётка заругает.

– Пошли!

Я взял её ладонь в свою. И мы молча пошли домой. Грустно как-то…

На следующий день мы с мамой уехали в Киев. С вокзала – сразу в Лукьяновку. Небольшой гранитный камень. Вокруг маленькие красивые ёлочки. Выбита надпись «Тут буде споруджено…» И всё! Больше ничего нигде нет!

– Мам, а где же памятник?

– Для сооружения памятника сначала нужен макет. Сейчас проходит конкурс среди маститых скульпторов на лучший памятник из представленных макетов. Потом, вот на месте этого камня будет поставлен памятник.

Я был озадачен. Прочитал ещё года два назад повесть Анатолия Кузнецова «Бабий Яр». Хорошо помнил этот номер «Юности» в коричневой обложке. Читанный-перечитанный. Страшная вещь! И вот на месте гибели более ста тысяч советских людей, расстрелянных фашистами, пустота. Ничего! Очевидно мама тоже вспомнила:

– Дурак этот Кузнецов. Полный идиот и алкоголик! Если бы не пил, не убежал бы в Англию, а стал великим советским прозаиком.

Я положил купленные на вокзале гвоздики на камень. Мама зашла за камень и кинула ещё несколько цветов вниз, в небольшой и неглубокий ров, покрытый «зеленью».