Владимир Титов - Одна нога здесь… Книга вторая

Пещера была этакой тамошней достопримечательностью, к которой обязательно водили всех приезжих, и те добросовестно выкрикивали перед её каменными створками все известные им волшебные слова, а когда те заканчивались, переходили к самостоятельному сочинению других слов, насколько им хватало воображения, ну а когда выдыхалось и оно – меж горных ущелий начинала витать матерная ругань.

Славянской дружине, немного сомлевшей после долгого перехода, быстро надоело играть в матерную перебранку (а других волшебных слов они и знать не знали) с эхом, ибо оно кричало громче, дольше и совершенно при этом не уставало. Поэтому дверь снесли ко всем чертям с помощью трёх пудов взрывчатой смеси, которую называли то «пыль, то «прах», то «порох». Ханьцы начиняют этим «порошком» свои праздничные шутихи, которые грохают громче, чем любая хлопушка. У них тоже шутиха вышла на славу. Бабахнуло так, что с гор сошел снег, лед, сель и пастухи с отарами вместе. Когда пыль улеглась, весь отряд кинулся вперёд… В общем, сказки о горах сокровищ, оказались именно сказками. Пещера вовсе не купалась в роскоши, озаряемая светом драгоценных каменьев. Это оказался огромный, мрачный и сырой склеп, с затхлым воздухом, грубыми стенами, тесанными самой природой и полом, по щиколотку заваленным мусором и окаменевшим пометом летучих мышей. Потом кто-то из восточных дедов сказал им, что этот помет был вовсе и не помет, а крайне редкое и ценное лекарство «ё-моё» (ну, или что-то в этом роде). Хм, вот пусть сами им и лечатся, ё-моё.

Золото, правду говоря, все же было, но не так уж и много, едва хватило на месяц привольной жизни для всей дружины в маленьком приграничном городишке, запомнившимся лишь своими восточными красавицами, что просто обожали ражих северных воинов за их… Хм! Ну, впрочем, довольно, а то эвон куда воспоминания заводят, что аж уши зарделись, когда привиделось, как Лейла или Зейноб – дай Боги памяти – вытворяла такое!.. М-м-м…

В общем, камора как раз напоминала ту самую пещёру: тот же нежилой вид, мусор на полу, вот эти круглые катышки – не помет ли летучих мышей? Жилище на первый взгляд стало раза в три больше, откуда-то сквозил, вызывая ноющую боль в зубах, холодный ветер, хотя никаких окон в каморе уже не было. Неуютно, если можно так сказать.

Старик же, казалось, совершенно не обращал внимания на окружающие его странности, сосредоточившись на поисках. Переворошив груду хлама, чья изначальная природа не поддавалась осмыслению, он наткнулся, наконец, на свою сумку, не просто грязную, но ещё и поросшую бледными тонконогими поганками, торчащими словно хрящики ушей какого-то подземного чудовища. Дед подобрал свою валявшуюся неподалеку палку – единственное, что оказалось не тронутым всеобщим разложением – и сшиб ею гнусные грибы. Глянув внутрь сумы, он насупил брови, полез рукой, но, видимо, не нашел, что нужно. Подумал немного, он нацепил её на плечо, а потом припустил рыскать вокруг с утроенной силой.

– Чего ищешь-то? – не выдержал Вербан, ибо чуть ли не нутром чуял, как утекает драгоценное время, за которое ещё можно было успеть спастись. – Давай искать помогу, а то этак провозимся тут и, неровен час, насовсем останемся.

– Книгу ищу. Старинную такую… – буркнул дед, не прекращая поиска. – Без нее мне хоть и впрямь тут оставайся.

Рыжий окинул помещение взглядом и только вздохнул: если перерывать тут всё, то выбраться им отсюда точно не суждено. Одно дело – искать в маленькой каморе, пусть даже и рассчитанной на четырех человек, а другое дело – искать в полутемной пещёре. Вербан только сейчас обратил внимание, что здесь имеется достаточно света, хотя ни одна лучина не горит. Да и где они, эти лучины? Оказалось, все просто – небольшими пятнами на стенах, полу, и даже на одеяле вырос светящийся мох. «Вот ведь, – не к месту подумалось Вербану, – расскажу потом, а кто-нибудь обязательно заметит, что это было некое редкое лекарство, и надо было быть полным олухом, не надрав его полные лукошки». Рука непроизвольно цапнула пригоршню мха, неожиданно теплого, шелковистого, и сунула в подсумок, болтавшийся на поясе. А ну как и впрямь, пригодится…

Неизвестно, сколько бы они ещё топтались, но тут Вербан вспомнил, когда и у кого он видел книгу. И как раз старинную… Он цепко взял деда за рукав, отрывая его от очередного перетряхивания неопределенного вида хламья:

– Пойдем-ка!

– Но книга! Без нее я… – дед затрепыхался всеми конечностями, что, впрочем, не привело ровно ни к чему.

– Я знаю, где твоя книга. Пойдем.

И старик сразу поверил его убежденному голосу, успокоился, и уже скоро семенил рядом, постукивая по полу то своей палочкой, то деревянной культей.

Спускаться вниз было не по чему – лестница рухнула вниз, и теперь её обломки подпрыгивали на волнообразно колышущемся полу. Взгляды обоих задержались на чёрном пятне провалища, откуда доносился сонный храп сытого зверя. Ну, спит он там, или нет, но к яме все одно лучше не приближаться. И только во вторую очередь они сообразили: а в корчме-то пусто! Все уже выбрались наружу. Дела-а! Старик с рыжим усачом переглянулись. Вербан подмигнул: не робей, дед, выкрутимся, догоним. Тот лишь кхекнул в бороду, то ли соглашаясь, то ли выражая сомнение. Снова глянули вниз. Высота-то, вон какая! Вербан присвистнул про себя: неужто я отсюда сигал?! Силён, бродяга!

Выучка в чужих горах на Востоке нередко пригождалась Вербану, сослужила она и сейчас. На пол полетела рубаха, тут же разорванная пополам, обе портянки, пояс, с которого были сняты все нужные вещи, все во мгновение ока связано меж собой крепкими узлами и закреплено на оставшихся перекладинах поверха. Попробовав связку на прочность, рыжий остался доволен, бросил её конец вниз и в два счета спустился. Отряхнув ладони, он потопал по беснующемуся под ногами полу, проверяя, крепко ли стоится, остался, вроде как доволен, и стал знаками звать старика спускаться тоже. Знаками, потому как в корчме раздавался такой шум, что говорить было затруднительно.

Эх, была, не была! Дед скинул в руки усача свою сумку с палкой, поплевал на морщинистые ладони и пополз вниз. Деревянная нога нелепо топорщилась в воздухе, мешая карабкаться, а когда Вербан подошел принять деда, то она сначала едва не своротила ему нос, а потом чуть не выколола глаз. Спасла зрение исключительно воинская сноровка. Ну, дед! Вот и спасай такого! Очутившись снова на твердой поверхности – если таковой можно назвать колыхающиеся доски – старик умиротворенно перевел дух, тяжело хватая воздух. Усач посочувствовал ему: понятное дело, чай не молодой шалопай, чтоб по веревкам лазить.

Они короткими перебежками добрались до того, что оставалось от спасительного окошка – едва заметной проплешине в стене мутной пелены. Всюду валялись обломки столов, лавок, под ногами тут и там разбросаны обрубки щупалец, расплесканы потеки чего-то жирного, склизкого, и всё это то воздымается, то опускается на туда-сюда перекатывающихся волнами досках. Уцелевшие столы сгрудились в самом дальнем от провала углу и мелко дрожали там – ни дать ни взять, овечки, зачуявшие волка. Видно, в провале таилось нечто, наводившее страх даже на безголовую нечисть вроде оживших столов. Откуда-то постоянно несся шум, шорохи и клекотание, какое-то поскрипывание, перемежаемые рыками из глубины ямы, треском напольных досок и стуками из внутренних помещений корчмы.