Валерий Туловский - Дом 13, квартира №… Сатирический роман

– Э-э, не-ет. Очень просто, я даже сказал бы – сухо. Давай новый.

– Вмажем!

– Не обижай, друг.

– Вздрогнем! – не задумываясь, пытался исправиться коллега.

– Старо, как мир.

– Накатим по одной!

– Зря. Я собираюсь не по одной, ещё не глубокая ночь.

– Пропустим!

– Не пойдёт, девочек нет.

– Вье…

– Нет-нет, без пошлостей, пожалуйста. Мы культурные люди, культурно проводим досуг. Зачем, чтобы завтра соседи на меня пальцем тыкали?.. Они изо всех щелей услышат.

– Наступим на стакан!

– Уже теплее, Николаич. Ещё поднапряги свои мощные прямые извилины.

– Будем!

– Опять за старое?

– Дёрнем!

– Фу-у! – укоризненно качал Архипыч головой.

– Поехали!

– Да-а-а. Ты уже докатился.

– За здоровье ваше, а в горло наше! – выдал Николаич монолог.

– Это скупердяйство какое-то, – возмутился Архипыч.

– За успех! – тщился Николаич творить нечто оригинальное, но безуспешно.

– В труде? – иронично заметил Архипыч.

– Клюкнем!

– Речь алкаша, не иначе. Ты скажи ещё тяпнем, хлопнем, хлебнём, дерябнем… дербалызнем, в конце концов.

– За счастье!

– Дурень, счастье-то у тебя в руке, ты его греешь, но никак не выпьешь. Какое ещё тебе надобно счастье в наши года? Скажи ты что-нибудь человеческое!

– За баб!.. Архипыч, – взмолился Николаич, – у меня скоро водка закипит в стакане. За баб!!!

– Ну, наконец-то что-то путёвое услышал. Пьём! За баб!

Едва последние капли проскользнули из стаканов в желудки коллег-собутыльников, как на пороге кухни появилась заспанная и взъерошенная супруга Архипыча.

На лице её несложно было прочитать крайнее возмущение.

– Сейчас… сейчас я с вами и за баб, и за метлу поквитаюсь, полуночники!

Быстро оказавшаяся в ладони прочная, видавшая виды чугунная сковородка сталинских времён указывала, что для шуток места больше не оставалось.

Успев шустренько выпить, и тут же окончательно протрезветь, Николаич не стал дожидаться развёртывания боевых дальнейших действий, и через пару секунд стук его башмаков слышался уже в подъезде.

Оставшись наедине с супругой, Архипыч не бросился в бегство, а застенчиво (то есть, держась за стенку) заштормил мимо жёнушки.

– Главное, многоуважаемая и дорогая моя – это спокойствие. Правду я говорю, ненаглядная? – ласково проблеял он.

– Ты только не вздумай дойти и лечь возле меня, прилежный мой, – «ненаглядная» скрипнула последними шестью зубами и резким властным движением полководца указала Архипычу на входную дверь: – На коврик, марш на коврик!

– Иду, красавица моя бл… блондинистая, – не возроптал мужичок, но к коврику не направился, ибо лёгкий крен изменил курс дворника в зал. Однако и до него он, к вящему удовольствию жены, добраться не успел, поскольку по пути обмяк и завалился.

Мирно засыпая, ему мерещилось, что плывёт он по Тихому океану, а его всё крутит и бросает туда-сюда, а злобные буревестники бьют мощными клювами по его несчастной голове, да так и норовят, изверги пернатые, прямо в глаз попасть… в самый хрусталик.

Проснувшись, к своему удивлению Архипыч обнаружил, что не было вовсе ни океана, ни буревестников… А были лишь свежеобмоченный ковёр и дьявольски твёрдый выступ тумбочки, упёршийся в череп дворника.

* * *

Внуков Архипыч любил; но так как своих не имелось, как, впрочем, не было и детей, по этой самой причине любой голопузик вызывал в нём слёзы умиления и непритворную радость. Даже когда по долгу службы ему приходилось, превышая всяческие полномочия, пинать дырявым резиновым сапогом какого-нибудь малолетнего охламона за то, что тот изобразил три всем известные буквы на асфальте возле лежащего шланга… или же когда вынужден был гонять метлой низкорослого и мизеровозрастного хулиганчика за описанные из вредности лестницы (а может, такое безобразие происходило из-за элементарного отсутствия общественного туалета) – всегда чрезвычайно тяжело давались Архипычу эти бесстыдные преступные действия, и потому всякий раз сердце обливалось слегка взбудораженной и обеззараженной после магазина кровушкой. Ему было жаль глупышей, но иначе он поступить не мог – не позволяли ни возраст, ни хилые нервы, ни общественная сознательность в его лице.

Но в этот раз Архипычу пришлось столкнуться нос к носу (и очень тесно) с младенческой несмышлёностью и полным отсутствием в ребёнке такого понятия, как авторитет дворника.

С утра, едва Архипыч произвёл осмотр мусорных баков и приготовился подмести вверенную ему территорию, как вдруг решил предварительно отправиться на своём ХВЗ в ближайший магазин. Однако внезапно к дворнику подлетела соседка из девятой квартиры, чем-то явно обеспокоенная, но, правду сказать, весьма сногсшибательная матрона. (Один только её взгляд шибал окружающих в пот, не говоря уж о массивном скульптурном ансамбле могучего тела истинно русской женщины по имени Марфа, своим видом и величием сваливающей мужчин с ног).

– Архипыч, выручай! – вовсю заголосила Марфа Виолетовна при виде дворника, что, надо отметить, крайне его удивило.

Архипыч, сколько себя помнил (а трезвым был он довольно часто, почти каждое раннее утро), доселе никогда не слышал причитаний грузной Марфы Виолетовны, разве что дикий рык, которым она одаривала супруга, когда дружки приносили того с работы, компактно укладывали у двери, нажимали кнопку звонка и убегали (кто мог, и как мог).

– Я прошу, чтобы мне эти дрова больше не таскали! – говорила или орала гром-баба вдогонку улепётывающим мужниным товарищам.

«Дрова», в лице Никодима Степурко, всегда лежали возле порога к моменту открытия дверей и служили заслоном к победному отступлению приятелей. А преграда-то для грандиозной Марфы Виолетовны, казалось, была что надо! Но… очень быстро бывший борец и физкультурник – активист становился зачахшим телом, головой и душой и превратившимся из могучего атланта в бесформенную тушу…

Впрочем, о дружной семейке потом. А теперь…

– Архипыч, только ты…

– Что случилось, Марфа Виолетовна? Что стряслось, красавица?

– Необходима твоя экстренная помощь, Архипыч.

– Всегда рад помочь тебе, радость наша могучая.

– Помоги, голубчик, миленький…

Голубчик скромно потупил взгляд в землю и промолвил:

– Я рад всегда… что в моих силах, пока они еще есть.

– Нужно с внучкой посидеть, Архипыч. Часика два, не больше.

– Мне? – Искреннее недоумение мгновенно прочиталось на его преобразившейся и буквально на глазах помолодевшей физиономии.

– Ну я ж к тебе, а не к кому-нибудь обращаюсь, – сказала Марфа Виолетовна таким тоном, что дворник съёжился; но почуяв это, она вовремя опомнилась и продолжила слащавым прежним голоском: – Да ты не бойся её, Архипыч, внучке всего годик от рождения.