Дитрих Киттнер - Когда-то был человеком

«Разумеется».

Взрыв хохота, буря аплодисментов.

Когда я просветил политиков, явившихся защищать конституцию, что то, против чего они так яростно ополчились, является слегка сокращенной статьей 15 Основного закона ФРГ, они, к моему удивлению, даже не смутились: «В нашей конституции нет такой статьи!» Безапелляционно. В испытанной манере парламентариев: сначала все отрицать.

Ставилось под сомнение и наличие статьи 26, предусматривающей наказание тем, кто будет уличен в подготовке к наступательной войне. Тут они не были совсем уж неправы, так как до сих пор практически не выработаны и не применяются к виновным в подобных действиях какие-либо меры наказания, как того требует конституция. Во всяком случае, ни создатели, ни покупатели танка «леопард» (а в основном танками именно этой модели оснащен бундесвер) не отсиживают срока в какой-нибудь богом забытой тюрьме ФРГ. При этом уместно будет вспомнить, что правительство ФРГ в течение многих лет отказывало Саудовской Аравии в поставках именно «леопарда», обосновывая свой отказ тем, что это для обороны совершенно непригодное, чисто наступательное оружие, представляющее, таким образом, угрозу для других государств региона. Но рассматривать подобное признание как первый шаг на пути к исправлению – это значило бы требовать от федерального правительства слишком многого. К тому же почти все камеры наших тюрем забиты участниками мирных демонстраций, которые так яростно требуют разоружиться, что их действия можно подогнать под статью, предусматривающую наказание «за принуждение». Позанимав в тюрьмах все места, они мешают тем самым творить правосудие над другими нарушителями. Если посмотреть на дело с этой точки зрения, то статья 26 конституции окажется не более чем макулатурой и ее в самом деле можно считать не существующей.

Я тогда постоянно возил с собой вместе с реквизитом текст конституции. Но даже когда я показал господам из ратуши напечатанные черным по белому обе статьи, они только слегка смутились, но не отступили от своих позиций: «Это устаревший текст»!

А ведь именно это место в конституции является важнейшей гарантией того, что у нас есть будущее. Но подобным господам до будущего нет никакого дела!

Городские власти промышленного Эсслингена (Швабия) решили: необходимо что-то предпринять, чтобы подогреть интерес молодых избирателей к предстоящим выборам. Отцы города сообразили, что при осуществлении такого похвального намерения политическое кабаре может оказаться совсем не лишним, и я получил приглашение выступить. «В заключение (это устроитель вечера велел напечатать на плакате, извещавшем о выступлении Киттнера) – дискуссия при участии всех партий, представленных на выборах». Значит, один кандидат от коммунистов тоже имел право высказаться.

Я с удовольствием отметил это обстоятельство, которое в ФРГ отнюдь не является делом само собой разумеющимся, как, возможно, представляется некоторым моим наивным современникам. Обычно коммунисты на такие мероприятия не допускаются. Чаще всего дискутируют, как это в таких случаях говорится, «партии, представленные в парламенте». Между собой. Это удобно. Все носит семейный характер, и покой гарантирован.

Но в Эсслингене демократия котировалась высоко, и затея обещала много интересного.

В этот раз я готовился к выступлению особенно тщательно: ведь для кабаретиста очень важно проверить на публике, не затупилось ли острие его сатиры, а на этот раз объекты, на которые оно было направлено, сидели в зале.

За два дня до мероприятия – я был в турне в каких-нибудь 60 километрах от Эсслингена – меня вдруг настиг в гостинице звонок какого-то господина из муниципалитета: «Господин Киттнер, я лично очень огорчён, но мы вынуждены отказаться от вашего выступления, но гонорар вам, разумеется, будет выплачен».

Отцы города струхнули. Но позволить им вытирать об меня ноги… Я заявил протест, не грубо, но твердо, не помогло. Даже мое замечание, что по договору в имеет право не только на гонорар, но и на выступление, не произвело никакого впечатления. «Мы просим извинить нас, господин Киттнер, но мы вынуждены остаться при нашем решении». Знаменитый швабский либерализм.

И вот в моей жизни случилось нечто, совсем для меня необычное: впервые в жизни у меня был оплаченный отпуск, а я этому совсем не радовался.

Что делать человеку, если на него вдруг неожиданно сваливается свободное время? Я поехал в Эсслинген, но отнюдь не для того, чтобы, ссылаясь на мое право «вновь предложить свои услуги», продемонстрировать свою готовность выступить. Нет, я просто xoтел, чтобы меня увидели, моей целью было не дать организаторам мероприятия воспользоваться дешевой отговоркой, что, мол, «артист внезапно заболел». Пусть открыто объяснят своим молодым гражданам истинную причину «запрета на выступление».

Администрация со свойственной ей аккуратностью аннулировала забронированные для нас номера в гостинице, но публику «аннулировать» было уже невозможно: зал был переполнен. Когда я вошел, чтобы поискать себе место, раздались, как обычно, аплодисменты – все ждали начала моего выступления. Никто ничего и не подумал сообщить молодым избирателям, которых усиленно обхаживали. Возможно, это случайное упущение в действительности не было таким уж случайным. Ведь собралось около 800 зрителей, чтобы посмотреть программу театра политической сатиры. На такую приманку, как обещанную в заключение дискуссию, как показывает опыт, много публики не заманишь. Дискуссия проходила как «нагрузка». Поэтому устроители вечера сделали рекламу почти исключительно за счет киттнеровских плакатов. Вздумай они при этом взимать входную плату, их за это можно было бы притянуть к суду, квалифицировав их действия как мошенничество.

Кабаре, как я полагаю, призвано разоблачать, показывать обманутым, что их обманывают, и объяснять, каким образом это делается. В тот вечер, как выяснилось, мне удалось это даже без выступления.

Организатор мероприятия без всяких предварительных объяснений объявил о начале «заключительной дискуссии». Сначала было тихо, все думали, что в программе произошли перестановки, но потом просочились слухи, и ропот недовольства в зале стал заметным. А когда загнанный в конце концов в угол оратор вынужден был все объяснить, началось форменное столпотворение: свистки, улюлюканье. Публика скандировала: «Голосовать! Голосовать! Мы хотим Киттнера!» Это было здорово! Теперь бы мне ничего не стоило завладеть микрофоном. Но я хотел как можно ярче показать молодым людям действие запрета на выступление и демонстративно остался сидеть на моем стуле в партере.