Алексей Розенберг - Куншт-камера. Зал второй

– Да что вы ноете? Скоро придем уже! Поднажмите!

– Да куда придем-то? Ради бога, вы можете объяснить, наконец, куда мы так ломимся?

– Вот не называли бы газеты с телевидением мутью, то знали бы, что сегодня в универмаге распродажа будет в женском отделе!

– И только-то?!

– Что значит и только?! Вам этого мало?! Вы что, совсем уже что ли? Впрочем, конечно – вы же глупый мужлан, Павел Семенович! Вы же ничего не понимаете! В общем, молчите, прибавьте шагу и не нойте! Мы уже почти пришли!

Валерий Петрович решил сделать приятное Галине Семеновне, приготовив на ужин что-нибудь необычное.

Дело несколько осложнялось тем, что готовить Валерий Петрович не умел совершенно. Курицу, к примеру, он варил до тех пор, пока мясо само не отваливалось от костей, что было ярким свидетельством его готовности. Макароны обычно обращались в клейстер. Рыба – в мелкую дисперсию, если конечно не сгорала вовсе. Крупы – либо нельзя было разгрызть, либо уже нельзя было есть. Количество соли и перца превышало все мыслимые пределы. А пожарные и соседи уже не обращали внимания на перманентную задымленность всего дома.

Но, невзирая на полную несовместимость с кулинарным искусством, Валерий Петрович не отчаивался, и мужественно продолжал вести на кухне неравный бой с продуктами, ставя при этом какие-то немыслимые кулинарные эксперименты.

Вот и на этот раз, желая произвести приятное впечатление на Галину Семеновну, он взялся приготовить что-нибудь эдакое.

Для начала он обжарил грибы, не забыв, конечно, о соли с перцем. Обжаренные грибы он уложил в брюхо палтуса, которого предварительно так же слегка обжарил. Рыбу с грибами он поместил в нутро утки, немного обваренную кипящим маслом. А снаряженную таким образом утку, он поместил в молочного поросенка, вываренного в молоке.

Поросенка зашил суровой ниткой и, возложив на противень, засыпал его мелкорублеными сырыми овощами. Все это он щедро полил маслом, засыпал солью и перцем и, за неимением вина, обливши самогонкой, поместил томиться в раскаленную духовку…

В общем, надо сказать, ужин удался на славу и Валерий Петрович произвел на Галину Семеновну прямо-таки неизгладимое впечатление. На всю, как говориться, жизнь. И после того, как ее выписали из больницы, более они не встречались.

Что же до Валерия Петровича, то впоследствии он более не рисковал, и производил благоприятное впечатление на дам в роскошных ресторанах.

Павел Евгеньевич решил устроить, как говорится, финт ушами. И, конечно, не на пустом месте, а на самом, что ни на есть, рабочем.

Во-первых – пятница, во-вторых за окном чудеснейшая погода, в-третьих – запах шашлыков намного приятнее парфюма работников и пластикового амбре перегретой оргтехники. И что характерно – ни единого атома, способного хоть как-то повлиять на химические реакции в организме, способствующие рабочему настроению.

И вот Павел Евгеньевичи и решил, что чем напрасно растрачивать драгоценное время, сидя в затхлом душном офисе, лучше отколоть какой-нибудь номер и, сославшись на плохое самочувствие, поскорее воссоединиться в гармонии с «заофисным» миром.

А дело это было не такое уж и тривиальное – судя по физиономиям и блуждающим взглядам остальных работников, в их головах царили примерно те же самые мыслишки, так что действовать тут надо хитро и оперативно.

Но как назло ни одной путной идеи в голове Павла Евгеньевича не возникало. Просто прикинуться больным – банально и не поверят, изобразить приступ – чего доброго в больницу упекут, сломать компьютер – техники сегодня не очень миролюбивы, что опять-таки светит больницей, сымитировать поджог – уж слишком большая крайность.

В общем, как Павел Евгеньевич не пыжился – ничего подходящего на ум не приходило. И уже отчаяние замаячило на горизонте черной тучей, как вдруг спасение пришло само собой: в офис вбежала чем-то озабоченная секретарша и случайно задела стопку бумаг на столе одного из сотрудников.

Бумаги рухнули на пол, и сотрудник вскочил с кресла, дабы их собрать, пока кто-нибудь не затоптал. И вскочил он столь резво, что кресло, будучи на колесиках, рвануло от него в сторону и врезалось в другого сотрудника, который в этот самый момент подносил к губам очень горячий кофе. Как результат – кофе оказался на брюках, от чего мужчина дико взвыл и резко подскочив, опрокинул свой стол вместе со всем хламом, включая и оргтехнику.

Грохнувшаяся на пол оргтехника, будучи включенная в общий удлинитель, утащила за собой еще толику оргтехники, стоящую на других столах. Сотрудники попытались ухватить ускользающие мониторы, но вместо этого нырнули следом за ними вместе со своими столами, прилично приложившись друг к другу головой.

Поспешивший к ним на помощь директор, заглянувший на странный шум, споткнулся о провода и грохнулся прямо на главного бухгалтера, которая не устояла на ногах и брыкнулась в корзину для бумаг. При этом с ее ноги слетела туфля и угодила прямехонько в датчик пожарной охраны, находящийся на потолке.

Датчик сработал безукоризненно и в офис пришел натуральный ливень, сопровождаемый оглушающей сиреной. Естественно, что все, что могло вымокнуть – промокло, все, что могло получить короткое замыкание – замкнуло, и офис стал представлять собой нечто среднее между последствиями великого потопа и небольшой победоносной войны с большими разрушениями и жертвами.

Таким образом, о продолжении рабочего дня не было и речи. И, по всей видимости, не только в эту летнюю пятницу.

Так что до окончания ремонтных работ, работники схлопотали отпуск за свой счет и были распущены на все четыре стороны.

А Павел Евгеньевич с облегчением вздохнул оттого, что не пришлось ничего откалывать, так как данное происшествие помогло поберечь и без того скудный арсенал хитростей до следующего раза.

Валентин Петрович не знал в жизни большего счастья, чем встретить раннюю зорьку на берегу речушки. Впрочем, и против вечернего заката он ничего не имел против. В сущности, и днем душа радовалась и располагала к приятным размышлениям. И даже ночью, шум камыша и тихий плеск воды, разливались по телу какой-то безмятежной радостью.

При всем при этом, Валентин Петрович мало обращал внимания на капризы природы. Дождь ли, снег ли, ветер или штиль, зима ли или лето – все это для Валентина Петровича не имело абсолютно никакого значения. Главное – уютный берег речушки, а все остальное, для душевного равновесия и прекраснейшего настроения, не значило ровным счетом ничего.

И лишь одно немного тяготило Валентина Петровича – он ни с кем не мог поделиться этой радостью созерцания. Ни с рыбаками, снующими по берегу в поисках клева, ни с охотниками, остающимися у костра на ночлег, не с мышами, беспардонно скачущими по нему, не со случайно птицей, присевшей почистить перья. Да и кто вообще стал бы слушать бормотания старого камня, уютно расположившегося на берегу реки?..