Николай Москвин - Узелок на память [Фельетоны]

«Производство кунгурских слонов в текущем году ограничено до минимума и в следующем году будет прекращено полностью, так как вышеназванное хоботное животное не соответствует идеологическим задачам и воспитательным целям народных масс, а также пропагандирует фатализм, идущий в явном противоречии с теорией. Нарушать эти положения президиум „Облкультхудожпромсоюза“ не может и не будет».

С тех пор как на свете существует грамота, нигде, ни в какой книге не возводилось на слона, а тем паче на безобидного каменного слоника такого ужасающего поклепа! Не в ночь ли под рождество пригрезился Редькину сон о слонике-фаталисте?!

Поди растолкуй ребенку!

Правда, в былые времена институтки из пансиона благородных девиц приписывали кунгурскому слонику магические свойства. Водрузив его на свой комод, они полагали, что счастье в комнату придет само собой. С опозданием на несколько десятилетий пермский блюститель облкультхудморали Редькин вступил в единоборство с оным суеверием.

В школьных учебниках зоологии отмечается, что африканские и индийские слоны относятся к породе копытных, постепенно вымирающих. Кунгурский же слоник оказался еще менее живуч, чем его сородичи из теплых стран. При активном содействии Редькина он вмиг исчез с лица земли.

А трехлетний именинник просит:

— Мама, купи слоника!

Занемог Аверкий Ковбасюк, забюллетенил. С рождества пластом лежит. Ни галушки его не прельщают, ни вареники в рот не лезут. Тем и жив, что изредка рассолу бурачного хлебнет… По ночам бормочет что-то несусветное:

— Едет кот на козе… самогонку везе…

Галя проснется, прислушается и зальется… смехом, как заливалась, бывало, когда парубок Аверкий ей про любовь толковал.

— От же ж бисова жинка! — стонет Ковбасюк. — Чоловик умирае, а вона рыгоче!

…Третьего дня приезжал доктор из Диканьки. Послушал сердце, постучал молоточком по коленкам. Потом прижал ложечкой язык и велел сказать «а-а-а». Но у Аверкия получилось «ы-ы-ы».

— Вспомните, товарищ Ковбасюк, не съели вы случайно чего-нибудь этакого? — спросил доктор.

Ковбасюка перекосило. Он заскрежетал зубами и закатил глаза. А Галя с хитрой улыбкою пропела:

— Як же, доктор, не съел?! Мазепу съел.

— Кого-кого-о? — опешил тот.

— Мазепу, кажу… Кота нашего.

Доктор понимающе вскинул бровями. Он вырос на хуторе близ Диканьки и умел ценить украинский юмор. «Остра умом Ковбасюкова жинка, — подумал. — Кота съел! Ха-ха…» И выписал больному салол с белладонной.

За неделю до рождества Ковбасюк побывал на семинаре у Мусия Головченко. Решил подковаться… Вместе с ним семинар посетили завхоз Перепелица, кладовщик Решетов, заместитель председателя колхоза Нечуйветер и счетовод Писаренко.

Мусий начал с теории. Взял кусок мела, встал у двери и вывел на ней уравнение с тремя неизвестными: «С2+Д4+В15=СС65».

— Расшифровываю с конца, — пояснил Головченко, ткнув перстом в правую часть уравнения. — Самогон свеклосахарный 65-градусный заквашивается из следующих компонентов: свеклы, дрожжей и воды. Весь секрет крепости в пропорции… Кондиция его зависит еще от технологии перегонки. Змеевик, скажем, лучше, нежели прямая локомобильная трубка. А уж если раздобыть дистиллятор, тогда и «зверобой» можно выгонять.

Смахнув рукавом «уравнение», Головченко выписал клиентам рецепт закваски.

— Спасибо, Мусий Данилыч, за науку, — поклонились участники семинара.

— Погодите, козаченьки, благодарить, — захлопотал хозяин. — Какой же семинар без дегустации?!

На столе блеснула пятилитровая бутыль. Перепелица крякнул, Ковбасюк облизнулся, Нечуйветер утер усы.

— Первостатейная продукция! — прищелкнул языком Головченко. — Для вас приберег. А уж вы не поскупитесь, фургончик свеколки подбросьте.

— Поимей совесть, Мусий, — остепенил его Ковбасюк. — И без того полон погреб наворовал!

— Да ведь не залеживается она, Аверкий Опанасович, — смиренно возразил хозяин. — На николу заквасил — полфургона долой. Опять же к рождеству фургончик перегоню. А там не за горами Василий Великий, крещенье, день преподобного Макария Египетского… Ну, гости дорогие, за ваше здоровьечко!

— Ой и добра ж, голубонька! — скривил рожу Решетов. — Мабуть, ежак прокотывся по глотке!

После пятого «захода» гости осоловели. А у Мусия Даниловича ни в одном глазу. Здоров, точно бугай. Живет, как у Христа за пазухой. В поле не надрывается. На ферму дороги не знает. Только и заботы, что съездит в Полтаву или в Харьков на базар по поручению Нечуйветра. Продаст воз колхозных яблок, а заодно реализует из-под полы дюжину бутылок самогонки своего производства — и айда до дому, до хаты.

Правда, случается, ночку не поспит, плечи натрет корзинами… Далеко до свекольных кагатов. Пробирается не дорогою, а балками да ложбинами, чтобы подальше от людских очей. Но успевает Мусий до зари пять-шесть раз обернуться.

В разгар дегустации руководитель «семинара» достал из кармана святцы. Полистал и начал, как пономарь, нараспев, перечислять дни святых угодников, коих надлежит отметить в первом квартале. Нечуйветер делал пометки на обложке своей трудовой книжки. Он и его коллеги по «семинару» были убежденными атеистами. Но ради повода для выпивки частенько обращались к церковному календарю.

Управившись по хозяйству, Аверкий Ковбасюк сел вечерять. Галя нарезала сала, поставила горшок ряженки, начистила цибули и чесноку.

— Принеси из чулана первачку, — намекнул супруг. Гарный удался. По рецепту Мусия!

Осушая первую чарку, Аверкий по обыкновению не закусывал. После второй он начинал лобызать луковицу. И только вслед за третьей принимался за сало. Выбирал шматок потолще. Нес его, однако, не ко рту, а куда-то в сторону. В это время к нему подсаживался собутыльник Мазепа. Он ловко подхватывал сало и, проглотив его, мурлыкал. Аверкий гладил пятернею своего породистого черного любимца, тот помахивал хвостом и шевелил пышными усами. Человек пил, а кот закусывал. И в его больших зеленых глазах сверкали лукавые искорки. Мазепа словно хотел сказать: «Ну и дурень же ты, Ковбасюк! Хлещешь сивуху… Ел бы, как я, сало с салом!»

Но в этот рождественский вечер Ковбасюка постигла беда. Тычет салом в пространство, а брать некому. Покликал собутыльника — ни ответа, ни привета. А пить в одиночку Аверкий не привык. Так и остановился на третьей. Пошел искать Мазепу. И Галю поднял на ноги, чтобы фонарем посветила. Обшарили сенцы. Слазили на чердак. Спустились в погреб.

— Ой, боже ж ты мой! — вскрикнула Галя, заглянув в кадушку с бардой. — Да ты ж, злодей, кота перегнал на самогонку. Бачишь, что от него осталось? Шкурка!