Николай Москвин - Узелок на память [Фельетоны]

— Усаживайтесь покрепче, а то рванет — не удержишься! Стосковалась по упряжке, сердешная!

Собиралась гроза…

Душно и мрачно было ночью в глухом лесу. Густо пахло грибами и прелыми листьями. Где-то в чащобе надрывно ухал филин.

Но вот забрезжил рассвет. Тучи рассеялись, с гор повеяло прохладой, и лес встрепенулся, заговорил с ветром шумно и многоголосо. Лесные великаны покачивали вершинами и на разные лады толковали о событиях минувшей ночи.

— Слышала новость, соседка? — обратилась стройная красавица ель к кудлатой вековой сосне. — Говорят, в лесу дровосеки объявились. Скоро щепки, щепки полетят.

— Поживем — увидим, — уклончиво ответила старуха и заскрипела на ветру.

Жидкие осины, стоявшие купой у овражка, подслушали, о чем рассказывала елка, и зашептались, понесли весть по всему лесу: «Щепки, щепки, щепки полетят».

— Кш, ветреные! — крякнул дуб и сурово погрозил им корявой веткой. — Чего зря листьями треплете?! Хотите правду ведать, так слушайте!

Деревья приутихли, угомонились. Кому больше знать, как не ему, патриарху леса! Лет триста, поди, прожил он на белом свете, а может, и все пятьсот — кто считал?! А тут еще контора леспромхоза приютилась под его сенью. Старик все видит, чем занимаются люди в том заведении.

— Так вот, — начал дуб неторопливо. — Видал кто-либо из вас ночью огоньки в конторе? А?.. Видали, говорите? Это Кудряшов светил, до зари сочинял сводку. Уж он вертел ее и так и этак. Проставит цифру, полюбуется, а потом берет резинку, стирает и ставит новую, побольше.

— Какой такой Кудряшов? — зашумели сосны.

— Как, то есть, какой?! — удивился дуб-рассказчик. — Кудряшов Дмитрий Степанович, директор Машинского леспромхоза… Не перебивайте, слушайте дальше. Смастерил Кудряшов липу, обвязал бечевкой и отправил с нарочным в область.

— Бедная тетя липа! — пролепетала молоденькая белокурая березка. — Жалко ее…

Дуб недовольно шевельнул листвой:

— Глупышка, встреваешь в разговор старших, а того не разумеешь, что не о липе-древе идет речь. Грамота такая есть… Которая… Ну, как бы вам сказать? Вот ты стоишь тут и лепечешь, и я стою, и сосны вон скрипят, и осинки с елками живут-поживают в свое удовольствие, а в грамоте мы уже дровами значимся. Короче говоря, написано пером, но не нарублено топором.

— Плохой дядя Кудряшов, обманывает, — заключила березка.

— Тс-с! — предупредил дуб. — Нельзя так говорить о взрослых. Услышит Дмитрий Степанович, обидится.

Высокий и подтянутый клен скептически заметил:

— Слова, только слова. Ты факты нам вынь да положь!

— Извольте! — с готовностью отозвался дуб. — К этому и разговор клоню. Отправил однажды Кудряшов Машинскому лесохимическому заводу послание. Так, мол, и так, уважаемые, сплавил я вам по речке Синяге сто сорок тысяч кубометров дров. Встречайте и вылавливайте на здоровье, а денежки переведите нам на текущий счет. Те расплатились, как положено, пришли на берег, выловили поленья, обмерили — еле-еле сто тысяч кубов набралось. «Братцы-лесорубы, где же остальные сорок тысяч кубов? Не обмишурились вы случайно в подсчетах?» Эх, как взъерепенился тогда Дмитрий Степанович! Рвал и метал!

— И попался голубчик? — предположительно вставила рябина.

— Нет, выкрутился! — глухо проронил дуб. — Инструкция Лесосбыта выручила. Мудреная такая бумажка… Не понимаете? Поясню на примере…

Допустим, я, дуб, поставщик, а она, рябина, потребитель. Живет рябина, не знает печали. И вдруг ей понадобились дрова. «Хорошо, — говорю я, — топливо у тебя будет». Сплавляю ей пять кубометров, а в грамоте проставляю восемь. И тут же оговариваю: «Ты, рябина, должна выловить восемь кубов точно в такой-то срок». Приходит она в запань, встречает мои поленья и начинает ловить. Ну, сами понимаете, сиди она на берегу хоть целый век, а больше пяти кубов не выудит.

— Грубая работа, дуб! — возмутились хвойные. — Зачем же так безбожно обманывать?!

— Тс-с! Не перебивайте! — продолжал тот спокойно. — На чем я остановился?.. Да… Рябина обнаруживает мою двойную бухгалтерию и жалуется на меня. А вы, наверно, слышали от людей такую поговорку: «Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается». Пока создаются комиссии, созывается арбитраж, пишутся акты, сроки проходят. Тогда я отправляюсь к рябине в запань, нахожу там какой-нибудь завалящий швырок, а в запани всегда можно найти несколько таких поленьев, и говорю ей: «Ты, что же, горькая-зеленая, жалуешься, а твои дрова киснут в реке?»

Комиссия смотрит на мое полено, измазанное в грязи, приобщает его к протоколу как вещественное доказательство и заключает: «Дуб прав. Мало ли таких швырков могло в воде рассосаться!» И рябина остается на бобах.

— Я бы в совнархоз пожаловалась, — прошелестела рябина возмущенно.

— Наивное создание! — заключил дуб. — Химики, ты думаешь, не жаловались?! Все инстанции обошли. А сорок тысяч кубов дровишек улыбнулись им. Кудряшов за инструкцией, как за каменной стеной…

…Тут налетел сильный порыв ветра. Деревья гневно зашумели. А дуб со злости так тряхнул своей могучей шевелюрой, что желуди градом посыпались на контору леспромхоза.

— В доисторические времена, — сказал диссертант, начиная свой доклад Ученому совету, — рогоза использовалась для плетения кошелок. Предки наши по темноте своей не подозревали, что в корневищах рогозы таится драгоценная изюминка…

— Не увлекайтесь, Алексей Корнеевич, — перебил его ученый секретарь. — В вашем распоряжении всего только двадцать минут. Историческую часть придется опустить и сделать крен в сторону современности.

— Хотелось бы все-таки преподать в историческом аспекте, — возразил докладчик. — Но раз вы так настаиваете, ограничусь одними тезисами.

С этими словами он водрузил на кафедру коричневый чемодан, приподнял крышку и вытащил изнутри сложенный вшестеро шероховатый стебель с коричневым початком и серыми растопыренными корнями.

— Вот!. — воскликнул торжественно диссертант. — Вот она, именинница! На первый взгляд в ней нет ничего привлекательного. Грубая. Жесткая. Но какая жемчужина заключена в ее корневищах!..

— Нельзя ли поконкретней? — бросил кто-то из дальних рядов.

— Пожалуйста! Из корневищ вы можете готовить себе прекрасные блюда, отгонять спирт, выпекать лепешки, получать дрожжи. Из листьев, как я уже отмечал, — плести кошелки, дамские сумки, ридикюли, футляры, вязать маты, пологи, покрывала. Початками набивать подушки, перины, диваны. Пощупайте, это же лебяжий пух! О кормовых достоинствах рогозы и говорить не приходится: скот поедает ее с охотой. Корневища можно и силосовать, и запаривать, и задавать в сыром виде.