Николай Москвин - Узелок на память [Фельетоны]

— Итак, Харин, — подытожил Лысогоров, — чем мы располагаем? Ошибкой, случайностью и, наконец, системой. Ты понимаешь меня? Ну, то-то! Остается самый пустяк — сесть и оформить.

— В выставком?

— Гм… Э-э… Катай поначалу в партком!

Неделю спустя партийный комитет выставки разбирал заявление Харина. Зеленая ученическая тетрадка была исписана от корки до корки. Слог заумный, доводы фантастические, у фактов не сходились концы с концами. Партком попытался перевести витиеватый язык автора на общедоступный. И вот о чем поведала ему зеленая тетрадь Льва Харина:

«Коммунисты Лапотков и Дубровкин саботируют советскую выставку. Они клевещут на колхозную систему. В насмешку над Выставкомом Лапотков и Дубровкин допустили к показу недостойного поросенка».

Эх и посмеялись же члены парткома над кляузой Харина! А потом сказали: «Баста!» И влепили автору склоки строгий выговор. С пометкой в карточке. Чтоб помнил подольше!

— Мазурик! — кипел Лысогоров, возвращаясь с заседания вместе с Хариным. — Приготовишка… Бурсак… Не сумел написать по-человечески!

Вечером Харитон Кузьмич «отошел» и пригласил Харина к себе на дачу. До полуночи сидели на веранде, пили кавказские вина, лакомились узбекскими фруктами. Между тостами, как бы ненароком, упоминали имена Лапоткова и Дубровкина.

Ободренный Харин снова взялся за перо. И на головы добрых людей посыпались новые кляузы. Факты нелепые, чудовищные. Но жалоба есть жалоба. Ее надобно разобрать, послушать тех, на кого она подана.

И опять то туда, то сюда вызывают Лапоткова и Дубровкина. Послушают, плюнут и выбросят грязную бумагу в мусорную корзину: «Клевета!»

А как же с Хариным? С Лысогоровым?

Образ пастуха всегда пленял воображение мастеров слова. Сколько вдохновенных строк посвятили ему поэты-лирики! Какие расчудесные песни звенели о нем за деревенской околицей!

Слагая свои звонкие песни, поэты имели в виду не лукояновского пастуха Михаила Даниловича Ефимова. Лукояновский пастух на лужок не выходит, во рожок не играет, а выговаривает не в пример своим воспетым коллегам.

…Было это в последний день масленицы. Природа настраивалась на весенний лад. За окном звенела капель, на верхушках старых берез гомонили грачи.

Председатель колхоза «Новый быт» Николай Снегирев вместе с кумом Ефремом ходили к Ясику Ступе на блины. Разумеется, к блинам и голавлю, которого Ясик добыл в проруби на Сенеже, нашлось по чарке сорокаградусной. Правду говоря, Снегиреву хотелось гусиных потрохов, на худой конец студня из поросячьих ножек. Но сегодня лакомиться таким блюдом вроде бы грешно. На то и масленица, чтоб угощаться блинами да янтарной ухой.

Вернулся Снегирев уже в сумерки. Сел на скамью, опрокинул перед собой табуретку, сунул ногу под перекладину и начал стаскивать сапоги. Табуретка елозит по полу, громыхает, а сапог будто сросся с ногою — ни туда, ни сюда.

— Опять нализался! — ворчит жена.

— Рыы-ыба пла-ла-вать люб-бит, — философствует Снегирев. — Ясс-ик го-го… ловеля поймал…

— У-у, бесстыжий! Председатель колхоза! Вожак! Будь я на месте Ясика, взяла бы ухват…

Вот тут и случись лукояновский пастух Ефимов. Он вошел в избу, как старый знакомый, без стука, с широкой улыбкой на лице. Одет Ефимов был в дубленый романовский полушубок, на ногах белые ка́танки с галошами, на голове пушистый пыжиковый треух.

— Наше вам, Николай Николаевич! — сказал вошедший, кланяясь. — Я, кажись, вовремя подоспел на помощь?!

— Этт-о в ка-ком же смысле? — удивился Снегирев, глядя на незнакомца.

— Да вы что, не узнаете меня?! — наступал гость. — В пятьдесят третьем годе я заготовлял утильсырье в вашем колхозе. После служил культурником в Мотовилихе. Затем ездил на лесосплав от промкомбината, а теперь решил податься в пастухи. Люблю ло́но природы!

Хозяин пялил на гостя осоловелые глаза и никак не мог припомнить, где он встречал этого человека. Не то в Любощи, не то в Дмитрове на осенней ярмарке? А может, случайно сидел с ним в чайной за кружкой пива? Да, кажись, вместе выпивали. Но где? Вылетело из головы. Не с одним этим человеком выпивал Снегирев. Разве упомнишь всех собутыльников!

Пока хозяин припоминал, гость расстегнул полушубок и вынимал из карманов какие-то заманчивые свертки. Вот блеснула бутылка с заветной этикеткой. От одного ее вида у Снегирева дух захватило.

— Вспомнил, дорогой, вспомнил! — закричал он, протрезвев. — Не вы ль на базаре в Подлиповке пивным ларьком заведовали?

— Кому ж еще заведовать, как не мне! — рассмеялся Ефимов. — Но сейчас не о том речь. Ведь худо у тебя с пастухами, говорю?

— Да уж хуже некуда, — с грустью сознался председатель. — В прошлом году колхозники по очереди скот пасли. И до того не лучше было. Зюзя кривой из Малой Балки пять тонн хлеба огрёб, а стадо голодом уморил.

— То-то и оно! — подытожил гость. — За этим и наведался к тебе, чтоб помочь. Хороший ты малый!

Перед тем, как откупорить бутылку, хозяин и гость сочинили «двухсторонний» договор. Ефимов обязался стеречь колхозный скот, а Снегирев — выплатить пастуху семь тонн хлеба, пять возов сена и тысячу целковых наличными.

— Одного я не понимаю, Михаил Данилович, — заметил председатель колхоза, — как ты справишься с тремя стадами? У нас не одна рогатая скотина, есть и безрогая. Овцы. Свиньи…

— Не беспокойся, дорогой Николай Николаич! — сказал лукояновский пастух и похлопал председателя по плечу. — Я торгуюсь с тобой вроде подрядчика, прораба, так сказать. Работу беру оптом, а уж в розницу отпускать ее предоставьте мне право. У меня все будет в ажуре.

…Пришла весна. Луга и долы покрылись шелковой травой-муравой. Над речкой черемуха благоухает. Лукояновский подрядчик сидит у омута и ловит окуней. К полудню рыба перестает клевать, жизнь в реке замирает. Михаил Данилович разводит костер, неторопливо готовит уху и, наевшись, засыпает богатырским сном.

К молочному стаду он пристроил Ивашку хромого — ленивого и вороватого мужика из деревни Осиновки. Был когда-то Ивашка колхозным конюхом. Пропил три хомута и бригадирову двуколку. Его оштрафовали и вытурили из колхоза. С той поры Ивашка стал шабашником. Он всегда там, где пахнет жареным. Любит погреть руки у чужого костра!

За овцами присматривают подпаски — Мишутка Лапин да Андрейка Белов. Ребята смышленые, но что с них возьмешь? Заиграются в бабки, а отара — шасть в огород, на капусту… Шкодит скот в посевах с такими пастухами. А Михаил Данилович и в ус не дует. Возвращается с рыбалки либо из лесу с лукошком боровиков, заглянет к пастухам.