Николай Москвин - Узелок на память [Фельетоны]

«Берется курица или птица, связываются мягкой тесемкой ноги, потом промеж ног протягивается мануфактурная тряпка шириной двадцать сантиметров и длиной сто сантиметров. После чего обрабатывающий должен садиться на низенькую скамеечку и ложить птицу на колени головой к себе… Обрабатывающий свободной левой рукой берет курицу за голову и начинает стрижку, оставив возле головы нестриженый венчик шириной в два пальца. Курица с венчиком выглядит красивее. Это вроде ожерелья».

И всякий раз Макар Хижняк не преминет напомнить о себе: я первый придумал!

Осмелимся разочаровать нашего парикмахера. Пальма первенства принадлежит не ему, а работникам Соломенской опытной станции. И здесь нашлись досужие фантазеры! Старший научный сотрудник станции Перекатилов и кандидат наук Ветрова значительно раньше разработали эту животрепещущую тему.

Правда, Макар Антипович может отстаивать свой приоритет. Он стрижет птицу ножницами, а Перекатилов и Ветрова ощипывают ее «указательными и большими пальцами».

Это другой коленкор!

— Бабуля, ты не пойдешь на завод?

— Не пойду, внученька. Сегодня выходной день.

— И у меня выходной?

— Да, да, милая, и у тебя выходной.

— Ой, бабуленька! Ты будешь мне сказки рассказывать? Много-много сказок?! Про зайку косого, про мишку косолапого, про козлика и серого волка…

— Расскажу, дорогая, про всех зверюшек расскажу. Дай только в квартире поубраться.

…Уже четвертый год шла Великая Отечественная война. Алевтинкина бабуля работала на заводе и воспитывала внучку. Ой и тяжко приходилось в ту пору одинокой пожилой женщине!

Но вот настал долгожданный час победы. Отгремели торжественные салюты. Советские солдаты из дальних походов возвращались к родным очагам. Готовили встречу фронтовику и в доме Анны Александровны. Старая и малая все глаза проглядели, ожидаючи. А он как в воду канул.

…Июньским утром 1946 года кто-то громко постучался в дверь. Анна Александровна торопливо выскочила в коридор, отодвинула щеколду. У порога стоял знакомый почтальон, дед Аким. Он отвел глаза в сторону и как-то неловко сунул хозяйке дома крохотное письмецо со штемпелем и печатью. Прочла его старая и, как подкошенная, упала на пол. Военкомат извещал Анну Александровну:

«Ваш зять, красноармеец Гусаков Павел Кириллович, пропал без вести».

— Бабуля, а это далеко «без вести»?

— Очень далеко, дорогая! На том свете.

— А папе плохо на том свете?

— Очень плохо! — механически отвечала Анна Александровна и крепче прижимала внучку к своему доброму сердцу.

Зря убивалась старая. Павлу Кирилловичу не худо жилось «на том свете». Он сидел с дружками в закусочной на окраине Гомеля и заплетающимся языком отдавал распоряжения буфетчику:

— Ва…ася, почему гра…графин пус…стой? На…надо повторить…

— Я уже повторял-с! — вежливо отвечал буфетчик.

— Ты… Ва…Вася, охламон! Бог лю…любит троицу…

До третьих петухов в закусочной стоял дым коромыслом. Без вести пропавший гулял на широкую ногу.

— Молодец управляющий совхозом! — подзадоривали его собутыльники.

Что было в финале этой разгульной ночи, расскажем словами самого Павла Кирилловича. В письме к брату, проживающему близ Калуги, он повествовал о самом себе и о своих шуринах — братьях новой, молодой жены:

«У меня в совхозе был сторож Егор. Имел деньги. Они взяли мое ружье и поломали об него. Вот потеха была! Сняли меня с работы, чуть не исключили из партии, а их посадили за решетку. После всего этого меня послали учиться в Новгород».

Новгородский период войдет в биографию Павла Кирилловича яркой, колоритной страницей. И было бы непростительной оплошностью с нашей стороны, если бы мы умолчали о нем. Сам Гусаков придает ему первостепенное значение: он успел уже запечатлеть его в своих мемуарах:

«В Новгороде дрозда правильного даем. Вчера было воскресенье. Крепко газанули Сегодня тяжело было учиться. Еле высидел. Башка будто свинцом налита».

Бедный Павел Кириллович! Мы искренне сочувствуем вашей забубенной головушке! И, сочувствуя, читаем новую страничку из дневника:

«Сначала затеяли „на троих“. А потом по бутылке на нос. По дороге добавили дюжину пива. Лихо закруглились. Димка встал на четвереньки и лаял по-собачьи».

Где уж тут в пьяном угаре было думать о дочери, оставленной в далеком городе Омске?!

«Кстати, как ее зовут? — рассуждал однажды про себя Гусаков. — Не то Лялька, не то Манька, а может, Виндетта? Живут они с бабкой, видать, неплохо. Юлька-то, сказывают, замуж вышла. Ишь ты, соломенная вдова!.. А бабка сторожихой служит. Виндетта, или, как там ее, Манька, пенсию за меня получает… Ха-ха, без вести пропавший…»

…Минули годы. Многое изменилось в маленькой семье, брошенной Гусаковым. Бабулю Анну Александровну по старости лет перевели на пенсию. Алевтина выросла, окрепла, поступила на обувную фабрику, сроднилась с трудовым коллективом. Ее портрет на доске почета, среди героев коммунистического труда.

Человек встал на ноги!

И все же нет-нет да и заноет сердце у девушки. Неужели-таки никто на свете не знает, что сталось с ее отцом? У него ведь и мать жива, и брат родной есть, и сестры… Живут они все подле Калуги. Может быть, до них дошла какая-нибудь весточка?

Не выдержало сердце девичье. Летом взяла отпуск и поехала в Калугу. Сухо встретили девушку. У бабки словно язык отнялся, а тетки и дядя вообще избегали встречи с ней.

И вдруг случайно Алевтина увидела письмо.

— От кого это? Кто такой Павел Кириллович Гусаков? Уж не…

— Глупая ты, — заговорила бабка, — да мало ли на земле Павлов Кирилловичей!

Загадку разгадал начальник адресного бюро Сергей Березкин, к которому девушка обратилась за помощью. Сергей Ильич быстро отыскал «без вести пропавшего». Живет он в поселке Журавль Гомельской области. Работает управляющим конторой «Заготскот».

У девушки сердце забилось, как птица в клетке. Она торопится к поезду. Скорее, скорее в Гомель! Не хватает денег на дорогу. Сергей Березкин и тут идет на выручку. Покупает Алевтине билет и отправляет ее навстречу отцу — радостную, взволнованную, с сияющей улыбкой на лице…

А отец перед встречей дочери наведался в пивную. Когда девушка приехала, он окинул ее мутным взглядом и загоготал:

— Эка вымахала без отца!.. Невеста!.. Ха-ха-ха! Как звать-то тебя?..

Сжалось сердце у девушки, потемнело в глазах, подкосились ноги. Чуть в обморок не упала. Восемнадцать лет прожила Алевтина на белом свете. Были у нее в жизни и радости, были и горечи, обиды. Но никто еще не ранил ее сердце так больно, как родной отец.

Да и отец ли это? Может, к ней вышел навстречу совсем кто-то другой, чужой человек, развязный, бесцеремонный? Разве таким рисовала его Алевтина в своем воображении?! Она жаждала встретить родителя нежного, обаятельного, человека кристально чистой души. А он вот каким предстал перед родной дочерью…