Array Антология - Русская эпиграмма второй половины XVII - начала XX в.

Прохожий, воздохни в сем месте мимоходом:
Расстался Гарпагон здесь ввек с своим доходом.

Почтите хладный прах, который здесь лежит,
Насилу здесь уснул пресва́рливый пиит,
Он в весь свой век не мог ни с кем имети миру
И в ад затем пошел, чтоб написать сатиру.

Кому хочу я днесь надгробный стих сплести?
Тому, кто твердо знал по форме суд вести,
Кем ябеды устав подробно собрегался,
Кто с смертию одной лишь только не тягался.
Того ль хочу я петь, кто был в крючках горазд?
Счастлив, коль на меня он явки не подаст!

Олень, как говорят о нем натуралисты,
Переменяет в год рога один лишь раз;
Но муж любезныя и дорогой Калисты
Переменяет их почти чрез всякий час.

Лежал наш Доримон, ел, пил и спал век весь;
Лежит под камнем сим подобно он и здесь;
Отменным же его я в том лишь вижу ныне,
Что он не пьет, не ест, лежит не на перине.

Готовясь свет оставить сей,
Горюешь, не хотя расстаться ты с душей.
Не плачь, не трать ты слез: чего тебе бояться?
Души в тебе и нет: так с чем же расставаться?

Как будто за разбой вчерашнего дни, Фрол,
Боярин твой тебя порол.
Но ништо, плут, тебе! Ведь сек он не без дела;
Ты чашку чаю нес, а муха в чай влетела.

Чтоб было действие, должна быть и причина!
Все филозофы то твердят согласно нам.
Я прежде думал так и сам;
Но гордость Клитова, кой малого толь чина,
Незнатен предками, собою непригож,
Посредственно умен, богат не слишком тож,
Доказывает, что та аксиома — ложь.

Хоть вместе завсегда Тирсис и Фирс бывают,
Однако ж и досель остался глуп Тирсис.
Любезный друг! Сему нимало не дивись:
Не оспа — ум; его к другим не прививают.

Когда тебя Лафре увидя очень рад
И говорит, что он, свой делав променад,
Зашел к тебе на час, изволь тогда ты ведать,
Что не гуляет он, а ищет пообедать.
Макар же коль сказал: «Гулял вчера, брат, я»,
То знай, что он, быв пьян, валялся, как свинья.
А Таньки, Фенюшки и прочи полымянки
Другое знать дают под именем гулянки.

Жан-Жак Руссо сказал в одной из книг своих:
«В халатах только мы все искренни бываем
И правду говорим; когда же надеваем
Парадны платья мы, то лжем безбожно в них».
Руссо то написал остро, умно и кстати,
Притом же, как писал, то, видно, был в халате.

Когда Адам в раю приятность сна вкусил,
В то время из ребра бог Еву сотворил.
О бедный праотец! — мир начат неустройством.
Твой первый сон тебе последним был спокойством.

Ты если в красный день спиной на землю ляжешь
И если длинные свои зубы́ оскалишь,
То кой час дня того, возможно угадать:
Итак, тебе часов не должно покупать.

Ты хром душой так, как твоя нога хрома.
Натура чудная потщилася сама
Изобразить твои душевные нам свойства
Чрез знак наружного на теле неустройства.

Дивишься ты, мой друг, что Лиза молода,
А блеск красы ее всечасно увядает.
Но что за диво то? Прелестный цвет, когда
Не огражден стоит, всех взоры привлекает:
Кто б ни узрел его, не медлит осязать.
А от сего ему как блеску не терять?

У Клита некогда спросил не помню кто,
Зачем он охранять прилежно деньги тщится.
А Клит в ответ ему на то:
«Боюся, чтоб друзей мне с ними не лишиться».

Ну, льзя ль, в ком есть ума хоть мало,
Подумать, что ветчинно сало
Имеет силы, раздраж<���ит>
Того, кто в небесах гремит?
И что сухарь тому, кто ест его, послужит,
Всесильного обезоружит?

«Больные на меня не жалуются ввек,—
Врач глупый говорил. — Не буду я в ответе».
На то ему сказал разумный человек:
«Здесь некогда — все мрут; на том попросят свете».

«Милон посы́лай был в Париж на воспитанье,
Приехал в Петербург, — что ж выучил Милон?»
— «Как что? Он приобрел великое там знанье:
Прекрасно делает он па де ригодон,
Умеет лепетать проворно по-французски
И сколько песенок различных натвердил!
Полезный человек!» — «Да знает ли по-русски?»
Сказали мне в ответ: «Что знал, и то забыл».

Не плачь, прохожий, зря скупого гроб урода,
Который с тем себя решился уморить,
Чтоб в праздник никого ничем не подарить,
И умер Нового он накануне года [48] Во Франции был обычай дарить друг друга в Новый год. .

«Не знаете ль, суда́рь, скажите, кто такая
Та харя мерзкая, что подле вас была?»
— «Она, сударыня… моя сестра родная».
— «Ах, боже, как она прекрасна и мила!»

О чести спорились философ и портной.
«Я душу, — говорил философ, — украшаю».
«А я, — сказал портной, — всё тело убираю:
Так что же есть честней, покрышка иль подбой?»

Всегда с толпой друзей меня ты посещаешь
И ужин и обед мой с ними разделяешь:
Журишь — что не хожу к столу я твоему?
Божусь, что за столом быть скучно одному.

Напрасно, бедный, ты к скупому стон возносишь
И помощи себе от сребролюбца просишь.
Он душу скрыл в сундук, сокровище любя:
Так слышать без души возможно ли тебя?