Array Антология - Русская эпиграмма второй половины XVII - начала XX в.

И теперь пред целым светом
Я на ванны эти сетую,
И купаться в море этом
Вам я не советую.

Своею драмой донимая,
Ты удивил весь Петербург:
Лишь только в свите у Мамая
Мог быть подобный драматург.

«Я — новый Байрон!» — так кругом
Ты о себе провозглашаешь.
Согласен в том:
Поэт Британии был хром,
А ты — в стихах своих хромаешь.

Вы правы, милые певцы!
Всё изменяется на свете:
Не признавали вас отцы,
Так, может быть, признают дети.

В ресторане ел суп сидя я,
Суп был сладок, как субсидия,
О которой сплю и думаю,
Соблазняем круглой суммою.

Гоним карающим Зевесом,
Двойную смерть он испытал:
Явился Писарев Дантесом
И вновь поэта расстрелял.

Поэт! к единственной я склонен похвале:
«Пчела» Булгарина сродни твоей «Пчеле».

Проснулась в нем страстей игра,
За то что мысль не сходит к барду,
И вместо прежнего пера
Схватился он за алебарду.
Напрасно будочника вид
Приняв, он ею машет гордо,
Но на Парнасе Держиморда
Уж никого не устрашит.

«Кто там?» — «Я истина». — «Назад!
В вас наша пресса не нуждается».
— «Я честность!» — «Вон!» — «Я
разум!» — «Брат,
Иди ты прочь: вход запрещается.
Ты кто такая?» — «Пропусти
Без разговоров! Я — субсидия…»
— «А, вы у нас в большой чести:
Вас пропущу во всяком виде я!»

«Когда я нравлюсь публике?» — спроста
Сказал актер. Ответил я невольно:
«О, семь недель великого поста
Тобою очень публика довольна…»

Сразить могу тебя без всякого усилья,
Журнальный паразит:
Скажу, кто ты и как твоя фамилья,
И ты — убит.

У тебя, бедняк, в кармане
Грош в почете — и в большом,
А в затейливом романе
Миллионы нипочем.
Холод терпим мы, славяне,
В доме месяц не один.
А в причудливом романе
Топят деньгами камин.
От Невы и до Кубани
Идиотов жалок век,
«Идиот» же в том романе
Самый умный человек.

Каков талант? И где ж его
Поймет простой народ?
Он сам напишет «Лешего»
И сам его споет…

Слез много нами вылито,
Что он в певцы пошел…
Иван Сергеич! Вы ль это?
Вас Леший обошел…

Вот занавес взвился, и вскоре
Решила публика сама:
На сцене видели мы горе ,
Но не заметили ума.

Не верьте клевете, что мы стоим на месте,
Хоть злые языки про это и звонят…
Нет, нет, мы не стоим недвижно, но все вместе
И дружно подвигаемся … назад.

Нельзя довериться надежде,
Она ужасно часто лжет:
Он подавал надежды прежде,
Теперь доносы подает.

Я не гожусь, конечно, в судьи,
Но не смущен твоим вопросом.
Пусть Тамберлик берет do грудью,
А ты, мой друг, берешь do-носом.

Природа манит всех к себе, но как?
По-своему глядят все на щедроты неба…
В лесу густом сошлись богатый весельчак
И нищий, без угла, без паспорта и хлеба.

Невольно странники замедлили свой путь,
Увидя пышный лес, но думали различно:
Один: «Ах, здесь в лесу отлично отдохнуть!»
Другой: «Ах, здесь в лесу повеситься отлично!»

Гордись же ты, надменный росс!
Свободное печати слово
Под алебардою Каткова
Преображается в донос.

Пусть твой зоил тебя не признает,
Мы верим в твой успех блистательный и скорый:
Лишь «нива» та дает хороший плод,
Навоза не жалеют для которой.

Я Марса одного недавно назвал Марсом…
Ну, кажется, скромней не может быть печать,
Но Марс обиделся и просто лютым барсом
Хотел меня на части разорвать.
Ведь после этого житья нет в божьем мире,
Ведь после этого, отбросив всякий фарс,
Нельзя хулить «картофеля в мундире»,
Чтоб не обиделся иной мундирный Марс.

Коротенькие мысли, коротенькие строчки,
Клубничные намеки от точки и до точки,
Широкие замашки и взгляд мещански-узкий,
Язык преобладающий — не русский, а французский;
Легко всё очень пишется и без труда читается,
И из голов читателей тотчас же испаряется.

Для чего на небе звезды?
Много толков я слыхал.
Но верней всех заключенье
Сделал прусский генерал.
Долго он смотрел на небо
И решил загадку сам:
«Вероятно, за отличье
Даны звезды небесам».

По паре ног у них двоих,
Теперь же, видя вкупе их,
Два автора, на удивленье многим,
Являются одним четвероногим.

В поэте этом скромность мне знакома,
Но все-таки я очень поражен:
Свои стихи «Снопами» назвал он.
А где снопы, там и солома.

«Какой прелестный дом! Всё, до пустых безделиц,
Изящно в здании. Сказать могу вперед,
Что множество людей живет в нем…»
— «В нем живет
Всего один домовладелец».

«Что за развалины! Скажите, мой любезный:
Тут разве крысы могут только жить?»
— «В нем столько жителей, что городок уездный
Не в состоянье всех их поместить».