Сократ встречает Макиавелли - Питер Крифт

Макиавелли:Они все ошибаются. Все это субъективно, а не объективно. В объективность этого верили только идеалисты.

Сократ:Может, и так… может, и так. Но в любом из двух вариантов это метафизика. Метафизика – это просто учение о том, чем же является реальность. И сейчас ты не соглашаешься с идеалистами по этому вопросу. Тем самым, ты затрагиваешь метафизику.

Макиавелли:Хммм.

Сократ:В этом междометии скрывается какой-то аргумент?

Макиавелли:Я не спорю. Я выражаю недовольство.

Сократ:А можешь ли ты перевести свое недовольство в что-то похожее на аргумент?

Макиавелли:Ты обещал исследовать мою книгу!

Сократ:Мне казалось, что я этим и занимаюсь. Или «Государь» - не твоя книга? Это плагиат?

Макиавелли:Я написал книгу по практической политике, а ты экзаменуешь меня по метафизике. Я пытался лишь оздоровить политику, а не дать ей определение. Проклятье, Сократ! Я врач, а не метафизик!

Сократ:Мне казалось, я уже показал тебе, что ты делаешь метафизические допущения, и в чем они заключаются.

Макиавелли:Почему ты навязываешь мне свои метафизические рассуждения вместо моих политических? Это так же несправедливо, как еслибы яискал политические допущения в твоих метафизических аргументах о бытии и становлении.

Сократ:Я ничего не навязываю, я только выявляю. Это задача философа – искать, выявлять и проверять предположения.

Макиавелли:Но я политический ученый!

Сократ:И что?

Макиавелли:Ученые ничего не предполагают. Предполагают философы.

Сократ:Это не так. На самом деле все как раз наоборот – именно философы задают вопросы ученым о их предположениях и допущениях, а не наоборот.

Макиавелли:То, что ты нашел одно метафизическое допущение, еще не доказывает твоего основного закона. Вероятно, каждый вынужден сделать одно метафизическое допущение. Можем мы перейти от одного ко многому – от исключения к правилу? Моя книга полна практической политики, а не метафизики.

Сократ:О! Но она полна метафизики! Вот, например, еще одно метафизическое допущение, которое ты делаешь. В том отрывке, где ты критикуешь традиционную ценность щедрости, ту ценность, которая одинаково почитается и язычниками и христианами, например, и Аристотелем в его «Никомаховой этике» и Евангелиями. Ты пишешь в 16 главе:

«Ничто другое не истощает себя так, как щедрость: выказывая ее, одновременно теряешь самую возможность ее выказывать и либо впадаешь в бедность, возбуждающую презрение, либо, желая избежать бедности, разоряешь других, чем навлекаешь на себя ненависть».

Макиавелли:Но здесь нет предположений и, определенно, здесь нет никакой метафизики. Это простое наблюдение о том, что если у меня есть тысяча золотых, и из щедрости я буду раздавать их, чтобы сделать других богаче, то вскоре я потеряю возможность быть щедрым, так как я раздам все свое золото. То же самое можно сказать и о власти, армии, землях, и даже о чести и славе. Если делить что-то, то оно уменьшается, по крайней мере, если это касается собственности и контроля. Вывод очевиден: чем более ты щедр, тем меньше у тебя возможностей для проявления щедрости.

Сократ:Это справедливо в отношении материальных благ. Они уменьшаются при делении. Но уменьшаются ли при делении мудрость, любовь, доверие, симпатия, красота, знание? Становится ли учитель невежественным, если он делится знаниями со своими учениками?

Макиавелли:Нет…

Сократ:То есть ты опять предполагаешь, что только материальные вещи реальны, хороши и важны. И это метафизическое допущение материализма.

Макиавелли:Но это не моя метафизика. Это лишь мой научный метод. Наука не может познавать невидимое.

Сократ:Тогда это твоя эпистемология, твой ответ на вопрос «Как мы можем познать реальность?»

Макиавелли:Хорошо. Пусть это будет моей эпистемологией. Что угодно, только не метафизика!

Сократ:Хорошо. Давай ее и рассмотрим.

Сократ:В 15-й главе «Государя» ты противопоставляешь «правду, не воображаемую, а действительную» воображаемым государствам. То есть государство, изображенное Платоном, ты и считаешь воображаемым?

Макиавелли:Да. Именно его я и имел в виду.

Сократ:Давай рассмотрим подробнее, что же ты имел в виду. Как ты думаешь, можем ли мы представить себе дерево?

Макиавелли:Конечно.

Сократ:Потому, что мы уже видели его ранее, или потому, что мы можем видеть дерево, находящееся внутри нашего разума?

Макиавелли:Что ты имеешь в виду?

Сократ:Если мы никогда не видели дерева, то сможем ли его представить?

Макиавелли:Нет.

Сократ:Тогда мы можем представить только то, что уже видели.

Макиавелли:Да. Ощущения дают нам познать то, что вовне нас.

Сократ:Можешь ли ты представить себе золотое дерево, дерево из золота?

Макиавелли:Да.

Сократ:Это потому, что ты раньше видел и дерево и золото, а потом соединил их в своем воображении?

Макиавелли:Да.

Сократ:То есть в данном случае мы можем выделить три процесса: восприятие, представление в уме того, что мы восприняли, и воображение чего-то, что мы никогда не видели, при котором мы соединяем части того, что уже видели в нечто новое.

Макиавелли:Да. Это понятно. Зачем мы занимаемся этим абстрактным философствованием, этой теорией познания? Она настолько же абстрактна, насколько и метафизика. Почему просто не рассмотреть книгу, которую я написал?

Сократ:Потому что в твоей книге есть эпистемологические допущения, так же как и метафизические допущения.

Макиавелли:Хммм.

Сократ:А теперь прекрати дуться и скажи мне, должны ли все вещи, которые мы можем вообразить, иметь качества, которые мы можем воспринять через наши ощущения, такие как цвет и форму?

Макиавелли:Да.

Сократ:А следующие вещи имеют цвет и форму? Истина, добро, справедливость, число, музыка, рассудок, чувство, акт воли, сила воображения, посредством которой ты представлял золотое дерево.

Макиавелли:Ни одна из этих абстрактных концепций не имеет ни цвета, ни формы.

Сократ:Если это так, то ничто из этого невозможно вообразить.

Макиавелли:Согласен.

Сократ:Но можем ли мы их познать?

Макиавелли:Я скептически отношусь к возможности познать их. Особенно, если мы имеем в виду истинное познание, а не просто игру концепций.