Берт Стайлз - Серенада большой птице

После столовки лег на землю, подложив под голову парашют; ждем грузовик.

Пять лучей прожектора шарят по южному горизонту, пять тонких пальцев тянутся сквозь ночь навстречу парням из британских ВВС.

Куда полетим, не знаю. После высадки наших войск инструктируют только экипажи ведущих. Все остальные отправляются прямо к маши­нам, туда приносят подогретый джин, галеты и шоколад.

3.00. Чертовски рано.

Ночная синева ярка и прекрасна. Четкие, уходящие ввысь лучи про­жекторов только усиливают ее красоту.

Начинают подходить грузовики.

Жду, пока погрузятся ребята с парашютами и бронекуртками. Но прежде чем успеваю вскочить сам, грузовик трогается. Ребята подни­мают крик.

— Давай, второй, сюда, — зовет Шарп.

— Вас понял, — откликаюсь.

В темноте лиц не видно, но все здесь непроспавшиеся, злые, потому что так рано вытащили из кровати.

Ложусь на пол, под голову — спасательный жилет, и пусть теперь ухабы делают со мной что хотят.

Наконец на месте. Рой возится с первым пропеллером. В темноте сверкнула его белозубая улыбка. Ему в ответ блеснули такие же.

— Все в порядке. В кабину и носовую часть мы установили слив­ные трубки.

— Отлично, — говорю я. — Ты у нас голова!

Забрасываю сначала парашют, потом лезу сам, сдернув с головы шлемофон, кислородная маска грохается наземь.

— Ах ты, сучье отродье! — восклицаю в сердцах.

— Потише, дружище! — добродушно осаживает меня Льюис. — Не так крепко.

Запихиваю парашют под кресло и проверяю запас кислорода. Все краны подачи горючего отключены. Так, все в норме.

Снова выбираюсь наружу и иду к ребятам, чтобы раздать спаса­тельные жилеты. Шарп весь взмок со своими пулеметами, клянет их на чем свет стоит.

— Дадут шоколад? — бросает он.

— Наверное.

— Без него не полечу.

— И я тоже, — вставляет Кроун.

Наша машина что надо. Два крыла, один хвост, четыре мотора, все на месте и все надежно. Проверяю затворы у нагнетателей и ногой пробую каждое шасси. Вот и вся моя проверка. Если Рой говорит, что машина готова, значит, в небе на нее можно положиться.

Расстилаю бронекуртку на траве. Вот тебе подушка и кровать.

3.15. До запуска моторов остается сорок минут. А пока можно го­ворить, глазеть на звезды, и опять мысли о зенитках и о том, как зате­кает левая скула в тесном шлемофоне.

Решаю размять голос: «...мне сердце говорит, что это только флирт...». Слова я пропел верно, только раза два дал петуха.

Ничего, Синатра переживет. Перехожу на низкий свист с трелью. Думаю, Кросби остался бы доволен.

Интересно, каково петь, как Кросби? Если бы я только мог так петь, я знай себе пел бы и пел, любил бы девушек, валялся на пляже и был бы всегда загорелым.

Перехожу к «Нет любви, нет ничего». Срываюсь, когда доходит до «мое сердце забастовало».

— Пойди спой тем стервецам, может, они нас поскорее выпустят, — предлагает Шарп.

— Думаешь, поможет? — обращаюсь я к Полярной звезде, даже не взглянув на Шарпа.

Очень медленно начинаю «Лето». Когда дохожу до места, где гово­рится о пляске рыб в ручье, останавливаюсь.

Дома сейчас радужная форель сбивается в горные потоки, лед схо­дит с озер, и огромная рыба, вся красная и роскошная, готовится ме­тать икру.

— Нет ничего красивее радужной форели, — сообщаю Шарпу.

— А как же Ламар?

— Называется, он меня слушает! — жалуюсь я луне. — Ведь я ска­зал: нет ничего в мире красивей радужной форели.

Тут подкатывает командирский «джип» и, слепя фарами, останав­ливается. Это Порада с галетами.

— Куда нам? — спрашиваю я.

— Кале.

— Шоколад! — протягиваю руку.

— Тебя что, мама никогда не кормила?

— Без шоколада не полетим.

Выдает девять плиток и девять пакетиков леденцов.

— На, успокойся, — и направляется к соседнему самолету.

Начиная с Шарпа, все получают свое, а я иду к бомбовому отсеку.

Огромные безобразные мертвящие штуковины. Они спокойно по­чивают там. Оживут только затем и ровно настолько, чтобы убить все вокруг. Двухтысячефунтовые. Мы подымаемся на четыре тысячи и вы­пускаем их, нимало не представляя, что произойдет, когда они ударят­ся о землю. Может, земля расколется. Может, солнце пошатнется, листья посыпятся сухим ливнем. Но бомбы никогда не падали там, от­куда я родом. Никогда фрицы к нам не забирались, и что они могут натворить, мы не знаем. Ровным счетом ничего не знаем.

— Что за адская работа у этих бомб, — говорю я Россу.

— А у нас лучше? — встревает Кроун.

— Тебе плохо служить? — спрашивает его Росс. — Но ведь за это платят.

Бросаю еще раз взгляд на бомбы в ползком через щель между ни­ми пробираюсь в кабину.

Проступают первые молочно-розовые полосы рассвета.

3.55. Время запускать мотор.

Набирая высоту, проходим облака, стой за слоем, и каждый — особый мир, затерянный среди небес, мир чертогов, пещер и гротов, кажется, что в таком небе даже ведьма на метле вполне возможна, и неудивительно, если за следующим облаком появится клубок гарпий.

Вспыхивают первые золотисто-красные лучи солнца. Теперь знаю: на небесах — это просто этажом выше.

Но если на небесах надо иметь кислородные маски, то мне туда не надо.

В кабине вышел из строя обогрев, и я надеваю меховые перчатки.

— Эй, — зову Сэма, — не замерз?

— Да, это Сэм. Нет.

Который раз так отвечает, а мне все равно смешно.

В солнечном свете над облаками «крепости» собираются вместе и летят на Кале.

Нет уже того напряжения, как в день «Д». Просто летим, куда ска­зали. Когда выпускаем бомбы, строй довольно свободный. Выглядят они совсем не страшно, летя по дуге в пустоту. Прямо под нами появ­ляются лохмато-черные шапки разрывов. Но ни одна нас не накры­вает.

Попадаем в слой дымки от самолетов предыдущих rpyпп.

Когда мы разворачиваемся, вижу сзади фантастическое скопление пушистых гигантских перьев и великолепных длинных хвостов, раство­ряющихся далеко позади.

Но вот в этой залитой солнцем белизне показываются «сто де­вятые».

Шарп докладывает:

— Идут снизу, слева, входят в облака.

Но возвращаются.

— А вот и наши малютки, — сообщает Кроун. — П-51.

Когда начинается погоня, мы немного расслабляемся.

П-51 подбит, но отовсюду слышен рев других «пятьдесят первых». Давно тут не бывало таких жарких стычек.

Вместо приказа рассредоточиться и идти самостоятельно по прибо­рам ведущий группы объявляет, что будем дружно уходить через просвет в облаках.

Когда сваливаемся на крыло в просвет, все вокруг теряет свою ре­альность. Солнечный свет струится, как сквозь сито, разгораются раду­ги, а вокруг — загадочные пещеры и пропасти.

Если б только мог, я бы остался здесь, взбирался и скользил бы на крыло, и снова взбирался и уходил бы в один из облачных лабирин­тов. Кажется, что где-то здесь прячется Локи и, может быть, даже ка­кая-нибудь печальная принцесса, смуглолицая и темноглазая, окутан­ная туманом в бледном сияния солнца.