Берт Стайлз - Серенада большой птице

— Ты вспоминаешь школу? — спрашивает вдруг Пит.

Я киваю. Она мне как раз только что вспомнилась. Видно, та школа у дороги на нас обоих подействовала.

Таких школ в Америке тысячи, они натыканы повсюду, маленькие, обшарпанные, отслужившие свое, нечто чужеродное всему окружающему.

Но я ходил в другую... Ничего похожего на это английское подобие американских начальных школ...

Я прошел все ступени государственного обучения в Денвере, оно, счи­талось, ведется по наипоследнейшему слову педагогики.

Денверскую школу политика не очень волновала. Учителям плати­ли исправно, и здание и оборудование были на уровне. Конечно, в старых районах города школы были довольно обветшалые, но когда вырастал новый район, то обычно там появлялась впридачу и новая школа.

Первые годы учебы я провел в Вашингтон-парке. Начал там с под­готовишки и прошел весь путь до шестого класса. Меня научили чи­тать и писать, складывать и вычитать, производить деление длинню­щих чисел.

В первом классе я хорошо запомнил мисс Вуд. Однажды она уст­роила мне взбучку просто так, а моей маме сказала, что я, наверное, умственно отсталый.

Мама взялась за меня так, что овладение знаниями пошло у меня в темпе.

Потом была некая мисс Крайсленгер, в третьем классе она учини­ла мне разнос, потому что я рассмеялся, когда у одной малышки ве­тер вздул юбку, показав трусики. Она заставила меня извиниться пе­ред этой девочкой.

Учила нас еще мисс Майерс, у которой был пунктик — скворечни­ки, и она всех заставляла их строить. А мисс Ликти (или что-то в этом роде) заявлялась к нам в душевую, где мы устраивали катание на животах, и, постояв там некоторое время, приказывала прекратить, потому что мы слишком шумим.

Учила нас и некая миссис Пейкель, как-то она продержала меня весь день в школе за то, что я обозвал одного мальчишку вруном. Она заявила, что я не достоин быть младшим бойскаутом и что меня дол­жен жечь форменный галстук; по ее выходило, будто все, кто произ­носит слово «врун», прямиком попадут в ад.

В шестом занятия у нас начинались всегда следующим образом: миссис Пейкель поднимала весь класс, и мы должны были произно­сить стихотворение, начинавшееся словами: «Мощь и бодрость, напор и живость», а дальше больше, все в том же духе.

Но мое отношение к учебе в Вашингтон-парке неоднозначно. Ог­лядываясь назад, я с одобрением думаю почти обо всем, что там про­исходило. Наверное, это была все же лучшая для меня школа. Там учили детей читать и писать, чтить отца с матерью, отдавать честь флагу и чистить зубы. Всем детям делали прививки, а самых тощих подкармливали по утрам молоком и хлебцами. Весной организовыва­ли фестивали, где каждая школа устраивала свой концерт, а на рож­дество всегда пели гимны.

В Вашингтон-парке старались делать все в лучшем виде. Даже когда в конце пожарных учений мы возвращались обратно в класс после благополучной учебной эвакуации из школы, непременным де­лом была отдача чести флагу... стране, которую он представляет... единой и неделимой нации... свободе и справедливости для всех.

Может, это были тогда лишь слова, но в них заключалась для нас какая-то спокойная магическая сила, вызывающая ощущение, что мы — часть чего-то большого и доброго, что будет существовать вечно.

Вашингтон-парк подготовил меня к тому, что происходит сейчас, к Б-17 и зеленой траве Англии, к Мюнхену внизу под слоем облаков, к Берлину со шныряющими стервятниками, к зениткам Парижа, Шер­бура и Киля.

— Уж как было весело в школе! — восклицает Пит.

— Да-да, — поддакиваю чисто механически.

Но ведь правда было весело.

После Вашингтон-парка я пошел в среднюю школу за две мили от дома. Там закончил седьмой, восьмой, девятый.

Тяжелое это было для меня время. Тогда начались всякие волне­ния с сексом; надо было что-то испытать самому, что-то искать в спра­вочниках. Девочки начали округляться и фыркать, у многих мальчи­ков появились прыщики, а мне пришлось учиться танцевать.

Из той поры мне запомнилось всего несколько учителей. Прежде всего миссис Фаулер, преподававшая английский. Она была чудесной учительницей, любила детей и книги и как-то умела эту любовь от­давать.

Помню только-только введенный курс по американской мечте, ве­ла его одна кроха, преподаватель общественных наук, но у нее был такой вид, будто ей в жизни никогда ни о чем не мечталось.

Мисс Томпсон вела у нас алгебру и параллельно воспитывала в нас характер. Она умерла вскоре после того, как я окончил школу.

— А помнишь старшие классы! — Пит рассмеялся, но не так что­бы весело. — Ну и дела мы тогда творили!

Я взял еще одну ягоду и припомнил свою среднюю школу — Саут Хай Скул.

Здание выходило фасадом на запад, у него была башня с часами, четыре циферблата, и на каждом разное время, потому что голуби вечно усаживались на их стрелки. Там училось две тысячи пятьсот человек, футбольная команда носила пурпурные трусы, а в тридцать шестом — тридцать седьмом году мы выиграли городской чемпионат, я сидел тогда на трибуне и болел вовсю.

Меня включили в специальную группу, которая называлась «груп­па прогрессивных методов обучения», туда входило сорок учеников, отобранных из двух школ за способности, соответствующий характер и общую приятность. Мы так и прошли вместе всю среднюю школу. Группа была что надо... два руководителя и сорок отчаянных ленив­цев, мечтателей и оторв.

Педагогический совет никакой власти над нами не имел. Мы мог­ли заниматься любым предметом, любой фантазией, в общем, чем угодно и сколько угодно. Мы могли выбирать себе предметы и препо­давателей. Захотели — отправились в полевую экспедицию, захватив школьный автобус. Два часа школьного дня мы могли тратить по соб­ственному усмотрению.

В первый год у нас было три часа общеклассных занятий. Англий­ский по прогрессивной методике — один час, общественные науки, то­же по-прогрессивному, — один час и естественные науки по такой же методике — один час.

Естественные науки по прогрессивной методике оказались полным провалом, и впоследствии этот предмет был отменен. Но тогда каж­дый в группе выбирал себе какую-нибудь научную проблему для ис­следования и делал по ней сообщение. Целый год ушел на то, чтобы все сделали по одному докладу.

Я взял для изучения спальные мешки. Проблема заключалась в том, как в них согреться, и в апреле я сделал потрясающее сообщение, потом сел и проспал остальную часть года.

Думаю, что мой доклад сыграл какую-то роль в том, что предмет этот упразднили.

Мистера Арнольда и мисс Аронсон назначили руководителями на­шего трехгодичного кросса по различным областям знаний. Это были целеустремленные педагоги, интересующиеся самыми современными способами обучения подростков.