Уильям Келли - Другой барабанщик

Вторник, 8 января 1935 года.

Сегодня получил письмо от Беннета. Обещает писать мне каждую неделю. Без него у меня почти нет тут друзей. Что ж, по крайней мере, останется больше времени на учебу.

Четверг, 20 июня 1935 года.

Ну, я это осилил. Сегодня я – выпускник. Неделя выдалась очень насыщенной, и не было ни минуты времени, чтобы сесть за дневник. Приехали родители, им все вроде очень понравилось. Беннет не смог приехать. А обещал. Я так надеялся на нашу встречу! Последний раз мы виделись до Рождества. Еженедельные письма помогли скрасить нашу разлуку. Наверное, я съезжу к нему в Нью-Йорк в августе.

Завтра мы все едем домой, а в понедельник я начинаю работать в «Алманак-телеграф» в качестве репортера-стажера. Надеюсь, мне понравится. Думаю, да. Четыре года в «Кримзон» доставили мне массу удовольствия, работа была в радость, да и опыта я поднабрался.

Понедельник, 26 августа 1935 года.

На прошлой неделе я так и не доехал до Нью-Йорка, как планировал. Мне поручили написать большую статью про губернатора, поэтому вместо Нью-Йорка пришлось ехать в Уилсон.

Сегодня я отправил Беннету статью «Тред-юнионизм и негры Юга». Он пообещал ее там пристроить. По его рекомендации я использовал псевдоним: Уоррен Деннис. У меня есть идеи еще нескольких статей, но поживем – увидим, выстрелит ли эта.

Понедельник, 2 сентября 1935 года.

Получил письмо от Беннета. Ему «крайне» понравилась статья. Он написал: «Отличный анализ. Давай еще в том же духе, мой друг!» За эту статью он выручил для меня сорок долларов. Я был рад, что хоть кому-то это интересно. Я попросил его считать этот гонорар моим взносом в фонд Общества. Ну что ж, начну работать над другими статьями. По моему разумению, ничего особенного в них нет, но, по крайней мере, я делаю, что могу, чтобы помочь делу, – и это куда лучше, чем сидеть в конторе и собирать арендную плату для отца.

Пятница, 10 июля 1936 года.

Сегодня на вечеринке в Нортсайде я встретил… ну, вообще-то я ее не встретил; я не знаю, как ее зовут, но как-нибудь узнаю … самую милую, самую красивую девушку на свете. Это красивая девушка с темно-карими глазами и каштановыми волосами, в синем платье, которое выглядело на ней слишком не подходящим для такой разношерстной компании. Она не показалась мне завсегдатаем этого сборища, но, во всяком случае, в питье она не отставала от прочих – первый раз я ее заметил у раковины, где она смешивала коктейли. Она заметно выделялась среди присутствующих, хотя и не вела себя шумно или вызывающе. Она вообще почти не раскрывала рта. Она смешала мне пару коктейлей и села рядом со мной, когда я ее попросил, но когда вечеринка была в разгаре, она вдруг исчезла. Я не видел, с кем она пришла. Надеюсь, она не замужем. В любом случае я это выясню.

Четверг, 20 августа 1936 года.

Я узнал ее имя: Камилла ДеВиллет. Но когда Говард мне это сообщил, было уже поздновато звонить. Попробую завтра после работы.

Воскресенье, 7 февраля 1937 года.

Сегодня я женился. Этим все сказано.

Понедельник, 7 февраля 1938 года.

Сегодня моя первая годовщина. Это был один счастливый, хороший, милый год. Если бы кто-то год и девять месяцев назад сказал мне: «Уилсон, в твоей жизни будет год, наполненный одним только счастьем, ты перестанешь нервничать, ты не будешь курить одну за другой, ты будешь правильно питаться, ночью сладко спать крепким сном, и ни одного дня в течение этого года ты не будешь одинок», – я бы не поверил, я бы счел такого человека умалишенным. Но, чудо из чудес, это – чистая правда. Прошедший год был счастливейшим временем моей жизни. И главное: чудесное и прекрасное заключается в том, что и последующие пятьдесят или сколько там лет будут такими же счастливыми, такими же бесценными и несравненными, как и этот год.

Причем у нас не придуманный и не сказочный брак, не такой, какой бывает в книгах, какого не бывает в жизни. Мы бранимся. Она, допустим, приберется у меня на столе, так что я ничего не могу найти, и я ей выговариваю. Когда у меня не вытанцовывается статья, я начинаю на нее сердиться, цепляться к ней по пустякам. Каждые двадцать восемь дней у нее болит спина, и она выговаривает мне, как будто я в этом виноват. Но это все мелочи, которые не сравнятся с теми бесконечными днями и неделями, когда мы наслаждаемся друг другом. С каждым днем я все больше ее люблю, каждый день я нахожу в ней что-то новое, за что я могу еще больше ее любить, и, главное, она мне нравится! Если бы она не была девушкой, женщиной (и какой женщиной!), если бы она была мужчиной, она бы, несомненно, стала моим лучшим другом.

Единственное, чего нам не хватает, так это детей, ребенка, но это потому, что пока мы еле сводим концы с концами. Скоро мне дадут повышение, и вот уж тогда мы будем «делать маленького».

Сегодня пришла открытка от Беннета. Он вложил в конверт записку, сообщавшую, что он продал мою статью «Разрушительный эффект сегрегации в общественной жизни Юга». Журнал, по его словам, очень-очень левый, но если там работают люди, которым нравятся мои статьи, то, по-моему, все в порядке.

Суббота, 5 марта 1938 года.

Камилла сказала, что у нее уже двухнедельная задержка. Она не говорила раньше, потому что мы в прошлое воскресенье играли в теннис, и она сочла, что в этом дело.

Вообще-то сама она ничего не сказала, мне пришлось это из нее вытягивать. В кладовке у нас есть верхняя полка, где мы храним всякое барахло, коробки с летними вещами. Эти коробки довольно тяжелые, и осенью, когда я их туда ставил, я сам еле справился. А вчера, вернувшись с работы, застаю ее в тот момент, когда она, взгромоздившись на стул, двигает их там. Я спросил, что она делает.

– Ищу кое-что.

Я снял пиджак.

– Давай я помогу. Они же тяжеленные!

Она смотрит на меня.

– Да ничего. Справлюсь. А ты сядь и отдохни.

– Что значит, ты справишься? Я сам их с трудом сдвигаю с места. Давай, слезай со стула!

Ее карие глаза затуманились. Когда она сердится, они буквально деревенеют, становятся твердыми, как кусочки коры.

– Не надо мне помогать! Я справлюсь!

На секунду мне захотелось подшутить над ней, но потом я решил оставить ее в покое. И потом забыл об этом (вчера я даже не упомянул тут об этом случае). Но утром я разоспался и услышал из кухни свист кипящего чайника, и когда вошел с ней поздороваться, увидел ее на полу, она лежала на спине, задрав ноги, лицо раскраснелось от напряжения, все тело содрогалась, и она шептала: «Давай, давай, давай же!». Она уронила ноги на пол, подождала несколько секунд, снова подняла и задержала на весу, слегка расставив, потом соединив, потом снова их соединив.

Я стоял позади нее, и она меня не видела. Чайник свистел вовсю, а я был босой, так что она и не слышала, как я вошел, и наконец я говорю: