Уильям Келли - Другой барабанщик

– Слушай, Камилла, Олимпийские игры состоятся только в 1940 году, если вообще состоятся, учитывая обстановку в Европе. Чем ты занимаешься?

Она вздрогнула и села, испуганно глядя на меня.

– Чем ты занимаешься?

Тут она и сообщила, что у нее двухнедельная задержка.

– И это странно, потому что с тринадцати лет я могла бы вести счет времени, даже если бы часы не были изобретены. Сначала боли в спине. Потом головные боли, потом судороги, ну и все остальное. Все четко по плану, как по расписанию поездов или по смене фаз луны.

Я посоветовал ей не беспокоиться. Придут. А если нет – то что? Может быть, нам не стоит оттягивать, а не то ждать придется слишком долго. Не то чтобы мы не хотели детей, нет, конечно, мы хотим – и много! Мы хотим, чтобы весь дом был полон ребятни! Но мы просто хотим немного подождать. Пока не скопим порядочно денег. Но в любом случае скоро мне дадут повышение. Так что беспокоиться не о чем. Конечно, мы не уверены, что она беременна, но я не прочь стать отцом. Если стану папой, то скорее всего порву с традицией Уилсонов и не назову ребенка именем на букву Д. А если будет мальчик, то я бы хотел назвать его Беннет Брэдшоу Уилсон.

Суббота, 12 марта 1938 года.

Пока никаких признаков, и Камилла больше не делает эти дурацкие упражнения. Но похоже на то, что я буду отцом! Боже! Как я могу оставаться таким спокойным? Я же стану отцом!

Понедельник, 14 марта 1938 года.

Отправился сегодня в редакцию в надежде получить повышение, а меня уволили. Кто-то, не знаю кто, прочитал мою статью о разрушительном эффекте сегрегации, узнал, что я – автор, уж не знаю как, и за это меня вышибли. Черт! Я даже рад, что все вскрылось. Теперь можно подписывать эти статьи своим собственным именем. Мне нет нужды стыдиться говорить правду. Завтра же пойду в другие газеты. Я – хороший журналист, и люди это знают. Вряд ли мне будет трудно найти другую работу.

Понедельник, 21 марта 1938 года.

Камилла была у врача. По его словам, еще преждевременно говорить, но он почти уверен, что это беременность. В ближайшие две-три недели станет яснее.

Я обошел три из семи местных газет. Мимо кассы. Они даже еще консервативнее, чем «А – Т».

Четверг, 14 апреля 1938 года.

Камилла точно беременна.

Вторник, 26 апреля 1938 года.

Ни одна газета в Нью-Марселе не берет меня. Я – в черном списке. И что же теперь делать?

Получил письмо от Беннета. Я ему сообщил, что, похоже, не смогу получить тут работу. Он предложил переехать в Нью-Йорк. Но я сейчас не могу сдернуть Камиллу и переехать с ней жить в другой город. А вдруг и в Нью-Йорке я не смогу ничего найти. Там нам будет гораздо хуже. Надо найти что-то здесь. Может быть, все поутихнет, и кто-нибудь рискнет взять меня. Черт бы все побрал! Я же опытный журналист.

Четверг, 5 мая 1938 года.

Ничего! Ничего!

Получил письмо от Беннета. «Мужайся, мой друг! Приезжай в Нью-Йорк. Здесь твои статьи произвели впечатление. Ты непременно, это я могу обещать, найдешь тут работу. Но даже если не найдешь, я же работаю, а значит, и ты тоже работаешь».

Я спросил мнение Камиллы. Она ни секунды не колебалась. «Я смогу полностью собраться… дай-ка подумаю… за четыре дня».

Но подозреваю, это в ней говорит ее представление о стоическом и романтическом характере южных женщин. Вряд ли ей действительно хочется переезжать. Думаю, возможного переезда она боится больше, чем я.

И как бы мне ни претила эта идея, наверное, нам придется вернуться в Саттон, снова жить в Свеллз вместе с моими родителями, а мне – собирать арендную плату для отца.

Но я еще не опустил руки. Может быть, здесь что-то найдется.

Среда, 1 июня 1938 года.

У нас с Камиллой состоялся еще один разговор. Она по-прежнему считает, что нам надо ехать в Нью-Йорк. «Я люблю тебя, Дэвид. Мы поедем. И ребенок поедет вместе со мной». Она рассмеялась. «И я хочу поехать, потому что этого хочешь ты. Если вернешься в Саттон, ты этого не вынесешь. И у нас уже не будет так, как раньше. Так что давай поедем в Нью-Йорк. Я готова идти за тобой хоть на край света».

Но я ей не верю. Она изо всех сил старается поступить правильно, но ехать ей не хочется. Я же вижу.

Написал Беннету, что твердо решил вернуться в родительский дом.

Вторник, 7 июня 1938 года.

Получил ответ от Беннета: «Ну коль скоро ты принял такое решение, я приложу все усилия и пойду на любые ухищрения, чтобы переубедить тебя и заставить приехать в Нью-Йорк».

Боюсь, Беннет, это ни к чему не приведет. Знаю, мои контрдоводы будут звучать не слишком убедительно для тебя, да и для меня самого. Я как будто наблюдаю парад, и я должен гордо маршировать в его колоннах, но меня оттеснили на обочину. Я должен делать то, что считаю своей первейшей обязанностью. Только это – и больше ничего.

Среда, 29 июня 1938 года.

Вчера пришло последнее длинное письмо от Беннета, его последняя попытка заставить меня передумать. В конце он пишет:

«У нас с тобой были такие грандиозные планы, мы пришли к удивительному единодушию по ряду важных вещей – и я благодарю тебя за твой вклад, – и я так надеялся, что мы сможем повести наши народы в правильном направлении, но теперь ты решил меня покинуть. Нас объединял энтузиазм по поводу нашего будущего, но теперь он нас больше не объединяет. Рухнула одна из важнейших опор нашей дружбы. Я это говорю для того лишь, чтобы ты понял: с этого момента нет смысла продолжать нашу переписку. Для меня это, разумеется, будет большой потерей.

Конечно, я никогда тебя не забуду. Пусть ты и не стал частью моего будущего, но ты же остаешься частью моего прошлого.

Прощай, Дэвид, и удачи тебе,

Понедельник, 15 августа 1938 года.

Мы переехали в Свеллз. Семья все понимает. Но я же чувствую: они меня просто жалеют. Все! Даже Камилла.

Четверг, 1 сентября 1938 года.

Собирал арендную плату для отца.

Среда, 20 октября 1954 года.

Вырезал сегодня вот эту статью из журнала:

Религия «Иисус – черный!»

С крупным распятием на цепочке для часов, в котором бликует яркий свет юпитеров, под стихающие крики «Иисус – черный!» в битком набитом зале преподобный Беннет Т. Брэдшоу, основатель движения «Возрожденная церковь черного Иисуса Христа Америки, Инк.», увещевал свою паству с чуждым этому городу британским говорком: «Мы объявили войну белому человеку! Белому миру и всему, что он защищает, мы обещаем смерть!»

Группа, именующая себя «Черные иезуиты», была основана в 1951 году уроженцем Нью-Йорка и выпускником Лиги плюща, закаленным в политических битвах Брэдшоу, и сейчас, по ее собственным оценкам, насчитывает 20 тысяч членов («…и это число постоянно растет»).

Человек…

Ужаленный красным змием в давнюю пору студенческой жизни (незавершенной, так как он бросил колледж после 3,5 лет учебы), Брэдшоу примкнул к «Национальному обществу по делам цветных» в 1935 году, откуда был изгнан в 1950 году, когда из-за своих коммунистических связей он прошел через горнило нескольких комиссий Конгресса.