Светлана Полякова - И улыбнется счастье…

Некоторое время они молчали — даже было слышно, как стучат по лестнице вниз Аленины каблуки.

— Ну вот, — сказала Виолетта, — несдержанность всегда была ей свойственна. Подозреваю, что именно ее несдержанность когда-нибудь сослужит ей дурную службу.

Она обвела взглядом комнату.

Митя сидел, низко опустив голову, да и Ася отвернулась. Похоже, они чувствуют себя виноватыми, подумала Виолетта. Странные люди.

— Интересно, — рассмеялась она, пытаясь разрядить обстановку, — почему это у вас такие лица, как будто вы совершили преступление?

— Может быть, мы и на самом деле его совершили, — сказала Аська несчастным голосом. — Алена…

— Да плевать на Алену! — воскликнула Виолетта. — Если вы такие траурные из-за нее, так вы оба кретины… Что вы ей сделали? Ах, у нашей девочки беда — девочка не получила свою любимую игрушку! Какого черта она вообще объявила ни в чем не повинного парня своим женихом? Оснований-то у нее никаких не было, только горячее желание! В конце концов, нельзя же считать свои желания необходимым условием существования остальных. Мне вот хочется жить в Ирландии, черт возьми, в Америке, а я торчу в этом городишке, в этой шизофреничной стране, где все ходят вверх ногами, а ты один ходишь как привык, и поэтому твоя физиономия периодически сталкивается с чьими-то грязными носками… Вы что, тоже вздумали перевернуться вверх ногами?

«Если уж вы полюбили друг друга», — хотела сказать она, но отчего-то эти слова сдавили ей грудь — Виолетте стало больно дышать, словно она осознала глубину своей потери. Она замолчала, смотря на них — пытаясь понять, что же ей теперь делать и как быть? Она любила их обоих — так, значит, надо радоваться тому, что они нашли друг друга. Однако радом с радостью жила боль, потому что Митя никогда не полюбит ее, Виолетту и надеяться не на что, ждать нечего, незачем думать о нем. Все равно не сбудется желание. Ее счастье уходило от нее, а она стояла и улыбалась, пытаясь помочь ему уйти.

— Ладно, — наконец справилась она с приступом боли. — Мне вообще-то пора домой. Тетя Катя, наверное, в сей момент предает меня анафеме. Вы тут только не предавайтесь глупой печали, хорошо?

Она подошла к Аське и поцеловала ее в лоб.

— Пока, Ромео, — бросила она Мите.

И, не оборачиваясь, сбежала вниз по ступенькам.

На улице остановилась, чтобы немного прийти в себя. «Вот сейчас бы и заплакать», — подумала она… и невесело рассмеялась.

Фиг получится… Это душа, как камень, сдавила тело изнутри. А душа иной раз покруче тела болит…

Алена не помнила, как добралась до набережной. В голове темной волной все заполняло бешенство. Она просто очнулась, как от обморока, и обнаружила, что смотрит на катящиеся внизу волны, облокотившись на парапет. «Дожила, — усмехнулась она про себя. — Как в „Белых ночах“ Достоевского. Только типаж не тот, не дождетесь…»

Она сглотнула комок злых слез, потому что незачем было так опускаться, достала сигареты.

— Что же мне делать? — спросила она себя — или темные воды Волги, или это небо с падающими звездами. Слава Богу, что скоро они с Митей уедут отсюда…

Уедут. С Митей.

Она рассмеялась зло и горько, потому что еще не могла отучить себя от привычки ставить свое имя рядом с Митиным, свою жизнь — рядом с Митиной, саму себя — рядом с ним…

Надо отвыкать, надо отвыкать, надо… «А как отвыкнешь, если думать о нем ты так привыкла, что уже не представляешь себе ничего другого?»

Сигарета почти догорела до самого фильтра и даже пальцы немножечко обожгла, но Алена не поморщилась — только выругалась и отшвырнула предательницу, тоже пытающуюся причинить ей боль, подальше от себя. Огонек мелькнул, как падающая звезда, и погас. «Вот такие вам достаются звезды, милейшая, — усмехнулась про себя Алена. — Бычки незатушенные. Все лучшее — детям. Митенька, Митенька… Нашел свою нимфеточку».

И это самое обидное: ладно бы Виолетта, ее-то Алена уже привыкла ненавидеть всей душой, но к Аське-то в роли змеи надо привыкать.

— День сегодня — полный отстой, — пробормотала она. — Потерять в один день и возлюбленного, и подружку детства. Может, и в самом деле прыгнуть отсюда, раствориться в темной воде? Пусть оплакивают всю оставшуюся жизнь. Может, первенца назовут в мою честь…

Она долго смотрела вниз, Волны катились медленно, разбиваясь у бетонного берега в белую пену, и тревожно шипели. Настроение и так было не из лучших, а под действием этой зияющей черноты Алене стало совсем тошно. Она вдруг почувствовала, что одинока. Так беспросветно одинока, и никого у нее нет. Раньше был Митя. Была Аська… А теперь — мир опустел. Она совершенно одна.

Она вдруг сменила любовь на ненависть так быстро и просто, что сама удивилась. Рядом же с ненавистью огненным цветком расцвела жажда мести — кто-то же должен ответить за то, что теперь она осталась одна в целом мире!

Алена еще не знала, как будет выглядеть ее месть. Она только начала задумывать ее, но отчего-то на сердце стало легче.

Алена развернулась и пошла прочь, оставив за спиной темные воды, катящиеся к берегу. Она торопилась теперь — в ее жизни появился снова смысл.

Или просто казалось, что он появился.

Виолетта открыла дверь тихо, стараясь не шуметь, в душе надеясь, что все спят. Ей совсем не хотелось разговаривать, ведь ей все чаще казалось, что Любка вовсе не такое растение, каким кажется. Что на самом-то деле она все прекрасно понимает, вот только не хочет разговаривать. Ей просто нравится сидеть на своем облаке и болтать с Карло Гонсало.

Однако все ее планы незаметно просочиться в свою спальню были безжалостны нарушены. Никто не спал, Свет горел во всех комнатах, и Виолетта сразу испугалась. День был явно несчастным, отчего же не ожидать продолжения?

Тетя Катя стояла на пороге комнаты, и в ее глазах была такая растерянность, что Виолетта невольно подалась назад.

— Что с Любкой? — проговорила она, облизнув от волнения губы. — Тетя Катя… Любка…

Почему-то она сразу представила все самое плохое, что только могло с ней произойти. Любка умерла. Она убежала на облако, вместе с Фриней.

— Не знаю, как тебе сказать, — подлила масла в огонь тетя Катя. — Право, Виолетточка…

И застыла в растерянности, старая кляча, образина божественная, нисколько не думая, что сейчас происходит в Виолеттиной душе. Разом вылетели из головы и Фриня несчастный, и Ася с Митей.

Только Любка осталась и всякие страшные картины, сопутствующие этим тети Катиным перепуганным глазам.

Виолетта почувствовала, как внутри все обрывается, падает — то ли сердце, то ли сама она, Виолетта, сейчас сползет вниз, на пол.

— Любка… — прошептала она и рванулась в комнату, распахнув со всей силы дверь. — Любка?