Кэти Чикателли-Куц - Карантин

– Не кричи на моего…

– Нападение! Нападение! Пустите меня! – кричит Келси.

Внезапно комната наполняется людьми в костюмах химзащиты вместе с Джои, все кричат, и я в ужасе смотрю, как мою маму и Келси выпроваживают из палаты.

Мама кричит:

– Ты ничего не знаешь о моем сыне!

– Нет, знаю. Он мой парень! – Келси поворачивает голову назад, чтоб убедиться, что Флора ее услышала. Я не разбираю, что отвечает моя мама, и не понимаю, говорит ли Келси что-то еще, потому что их уводят.

Минуту мы сидим в молчании. Затем Флора медленно встает с постели, идет к двери в ванную и пинает ее снова и снова, пока ее мама с Джои не оттаскивают ее.

Мои глаза закрыты. Я падаю, падаю, падаю, и никто меня не ловит. Темнота не кончается, и всем плевать.

Слушаю, как Джои и мама Флоры говорят с ней, и чувствую себя совершенно, абсолютно беспомощным. Джои дает Флоре лекарства. Знаю, это успокоительные, но хочу подбежать и остановить его, сказать, что раз она расстроена, пусть будет расстроена. Почему мы всегда должны подавлять свои чувства?

Но как бы я ни относился к Джои, он врач или почти врач и точно не хочет, чтобы Флоре стало хуже.

Джои и Пэг тихонько переговариваются, Флору не слышно, должно быть, она заснула. Затем все уходят, и мы с Флорой наконец-то, наконец-то одни. Но когда мы с ней смотрели друг на друга и я хотел остаться с ней наедине, то представлял все совсем по-другому.

Несколькими минутами позже приходит доктор Демарко. Она смотрит сочувственно, но строго. Сообщает, что Келси и моей маме запрещено навещать нас в одно время. Мама получит два посещения в день, поскольку она – мой официальный опекун, а Келси позволен один визит. Но если мама почувствует, что визиты Келси плохо на мне сказываются, то их отменят, и Келси придется вернуться в Нью-Йорк. Если последуют другие инциденты с ними или кем-то еще, мне вообще запретят посещения. Пока она рассказывает все это, мой телефон вспыхивает сообщениями от мамы.

– Знаю, это неприятно. Особенно неприятно твоей маме, хотя она и старается всеми силами не показывать это. – Как по команде мама начинает звонить.

Доктор Демарко смотрит на меня.

– Тебе нужно ответить?

– Нет, все в порядке. – Переворачиваю телефон экраном вниз.

– Надеюсь, не расстраиваешься из-за мамы. Иногда родители ведут себя как дети. Им тяжело видеть ребенка в опасности. Не представляете, что было со мной, когда моей Рейчел собирались удалять гланды. А я – врач.

– Ага. – Понимая, что мой ответ бессмыслен, киваю.

Доктор Демарко продолжает.

– Но знаю, что тебе особенно трудно. И теперь, когда Флора больна…

– Ну да, – говорю, стараясь, чтоб мой голос звучал бодро.

– Так что, если тебе что-то понадобится или захочешь с кем-нибудь поговорить, просто нажми кнопку вызова.

Снова киваю, ненавидя себя за очевидное волнение.

Она ждет, пока скажу что-нибудь еще, но после долгого молчания уходит.

Снова перевернув телефон, просматриваю поток сообщений от мамы. Прокручиваю их, кажется, она извиняется, но… Но это вообще считается извинением, если дальше идет «но»? Но она беспокоится обо мне, и ей нелегко, она – мать-одиночка, а Келси была груба с ней, хотя Келси была груба и со мной.

Начинаю писать: «Все в порядке» – как она звонит снова.

– Мам, все в порядке, – говорю тут же, а она начинает пересказывать свои сообщения, и мне остается лишь вставлять «ага» и «я знаю» там, где это кажется уместным.

– Мне не нравится эта Келси. Не знаю, что ты в ней нашел.

Вздыхаю.

– Она славная, мам. И приехала аж из Нью-Йорка, чтобы заботиться обо мне.

Мама молчит впервые за весь разговор, так что я продолжаю.

– Мы много лет вместе ходили на уроки. Она всегда была забавная. Келси веселит меня. Я думал, ее визиты поднимут мне настроение. Ты ведь хочешь, чтоб я отдыхал и не заболел, ведь так?

Но эти слова кажутся мне не совсем искренними. Может быть, Келси действительно следует вернуться в Нью-Йорк. Но затем вспоминаю, как несколько месяцев назад мы катались на коньках в Проспект-парке, а снежинки цеплялись за ее голубую вязаную шапочку. Келси так быстро ехала, что коньки лязгали, когда она проносилась мимо. Заметив, как я цепляюсь за ограждение, она остановилась и прокатилась передо мной спиной вперед, пытаясь показать, как правильно ехать. Я нервничал, потому что впервые встал на коньки, а ее внимание заставило меня нервничать еще сильнее, но меньше всего мне тогда хотелось, чтоб Келси укатилась дальше.

Снежинка зацепилась за ее ресницы, когда я оттолкнулся от ограждения и неловко принялся перебирать ногами.

– Вот так! – визжала она.

Я чувствовал себя олененком, который учится ходить, Келси покаталась со мной еще немного, пока не удовлетворилась результатом.

– Отлично! – сказала она и умчалась.

Позже я, конечно же, упал. Она была на противоположной стороне катка, и когда я поднял голову, увидела меня и рассмеялась. Такой дружеский смех, смех, который мы могли разделить, будто ее веселила мысль, что ее уроки фигурного катания не принесли результата.

Но я не рассказываю маме ничего из этого, в любом случае она уже снова говорит:

– Прошу, скажи: что ты по-прежнему чувствуешь себя хорошо?

– Я в порядке, мам. Жар только у Флоры. – Смотрю на штору, разделяющую нашу палату. Там так тихо.

– Да, но вы целовались. Мы обсуждаем твои поцелуи! А кажется, еще вчера ты ходил в подгузниках! – И она переключается на историю, которую я слышу по меньшей мере раз в неделю. Как я первый раз выбрался из своей кроватки и рассадил все свои мягкие игрушки так, будто они собирались пить чай, а мама нашла меня спящим на полу с Элмо в одной руке и маленьким пластиковым чайничком – в другой.

Наконец перебиваю маму, говорю, что после всего случившегося я устал. Мне и правда нужно поспать. Мы желаем друг другу спокойной ночи, и я вешаю трубку.

Вновь замечаю, как тихо в палате. Слушаю глубокое дыхание Флоры, невольно задаваясь вопросом, что ей снится. Кажется, будто я скучаю по ней, пусть даже она – прямо тут.

Телефон вибрирует где-то в десять тридцать вечера. Сообщение от Келси.

«Мне плевать, с кем ты целовался. Прошлое в прошлом. Я тут, чтобы тебе стало лучше. Извинись за меня перед мамой. Увидимся завтра».

Понятия не имею, как ответить. Видела ли она комментарии о Флоре? Она ничего мне не говорила и не писала, так что, может, и не видела. А вдруг она ждет, пока я что-то скажу? Ужасно, что нельзя спросить Флору, как ответить. Ужасно, что нельзя вообще ничего у нее спросить. Ужасно, что она так расстроилась. Ужасно, что у нее жар. Ужасно, что все так сложно и запутанно.

Пишу несколько черновиков ответа и наконец останавливаюсь на: «Все в порядке. Мама тебя прощает. Жду не дождусь нашей встречи завтра днем!».