Синти Шелтон - Ресторан Мари Дюпьер

А что, если это не простое совпадение? Она помнила, что в бумагах из злополучного портфеля тоже фигурировал какой-то долгосрочный кредит химическому предприятию, к нему еще прилагалась пояснительная записка… Она допила кофе и закурила. Сигаретный дым заполнил кухню легкими голубыми облачками.

Сперва нужно выписать номера счетов завода — они были в документах, которые ей выдали в Париже, — и посмотреть еще раз сроки и условия. А потом уже она начнет разбираться в отчетах десятилетней давности, чтобы попытаться узнать о делах человека, о котором шла речь в парижском ресторане.

Портфель хранился в старом платяном шкафу, с незапамятных времен стоявшем в ее гардеробной, среди больших картонных коробок, наполненных совершенно ненужными вещами, которые просто жаль выбросить.

Натали не спешила доставать его.

Она докурила и вернулась в спальню. Переодевшись в тонкий серый свитер и серые джинсы, посмотрелась в зеркало, отметив про себя, что немного похудела за последние дни и это ей, пожалуй, идет, и лишь затем пошла в гардеробную.

Натали долго не могла найти портфель. Под руки попадались какие-то старые календари, телефонные справочники, новые туфли, которые она когда-то по каким-то причинам отвергла и которые уже опять входили в моду. «Завтра же попрошу Энн выкинуть все это барахло!» — пообещала она себе. Прошло не меньше часа, прежде чем Натали увидела портфель и за черную пластиковую ручку вытащила его из шкафа.

Портфель был довольно тяжелым. Натали обтерла пыль с кожаных боков и понесла его в свой кабинет, располагавшийся в мансарде с тех далеких времен, когда она пятнадцатилетней девочкой поселилась у тетушки Рэтчел и дядюшки Томаса. Поставив портфель на стол, она расстегнула его старомодные застежки.

Она помнила, что в портфеле лежат две папки. Вынув их, Натали бросила пустой портфель на пол, села за стол и раскрыла первую.

Теперь она уже не думала об Алексе. В своем рабочем кабинете за столом сидела мисс Гарднер — опытный адвокат, которой предстояло новое дело, правда, неизвестно, что сулящее в конце.

В папке лежали бумаги, содержащие длинные ряды цифр напротив номеров счетов. Некоторые комбинации показались ей знакомыми, но счетов Лионского завода среди них не оказалось. Натали облегченно вздохнула — наверное, ей все это померещилось, мало ли во Франции химических предприятий.

Разбирать бумаги из второй папки было легче — в ворохе таблиц изредка попадались подробные записки, правда, речь чаще шла о легальных или почти легальных операциях. Особенно Натали понравилась одна изящная махинация с субподрядами: в ней кроме банка участвовало еще два лица, риск был минимальным, а прибыль — вполне ощутимой.

Но вскоре она наткнулась на то, что хотела увидеть меньше всего: счета Лионского химического завода. Все еще надеясь, что ошибается, Натали потянулась к выписке из документов банка, на которой уже успела устроиться задремавшая Перл. Вытянув листок из-под кошки, Натали в сердцах скомкала его и отшвырнула — все верно, цифры совпадают. Следом шла та самая записка: кредит предоставлен на пятнадцать лет под новую программу производства химических удобрений. По уверениям представителей завода, продукт соответствует всем экологическим требованиям, поэтому риск от кредитования невелик. «Ничего себе соответствует — с таким-то содержанием фосфора», — автоматически отметила про себя Натали.

Похоже, у нее появились проблемы посерьезнее, чем переживания по поводу романтической истории десятилетней давности.

Мари сидела у окна и смотрела на дождь. Утром позвонила Флер. Мари выслушала рассказ, состоящий из сплошных восторгов, обычно не свойственных ее ироничной дочери, и на душе у нее опять стало тревожно.

Вообще, с того вечера, проведенного с «подругами по мужу», как с горьким сарказмом называла их про себя Мари, настроение ее постоянно менялось. Несмотря ни на что, она была благодарна Мишелю за романтическую сказку о вечной любви на расстоянии — может, она и выжила-то лишь благодаря ей… Ведь если бы Мишель честно признался тогда, что уходит от нее, ее рассудок не вынес бы! Но Боже, как горько сознавать, что лучшая пора жизни прошла в бесплодных мечтах о человеке, который, возможно, и имени-то ее уже не помнит! Он переспал с ними тремя, а сколько еще других романов было у него за те семнадцать лет, пока она, как последняя дура… Чтобы не разреветься, Мари закусила губу: как обидно, что пока та же неугомонная Роберта пила радость жизни большими глотками, меняя любовников как перчатки, сама она — благоразумная Мари — вела образ жизни добровольной монахини, храня верность неизвестно кому и неизвестно зачем.

Накатившие слезы высушила злость, которую последовательно сменили жалость к себе и, наконец, смирение. Положа руку на сердце, приходилось признать, что виной всему не только ее судьба, но и ее естество: ведь все эти годы она вовсе не изнуряла себя воздержанием, ей просто никто не был нужен. Достаточно было фильмов и книг, грез во сне и… наяву. Тот полицейский в вечер затмения — Мари готова была поклясться, что именно он так часто снился ей в последний год… Как сладко было танцевать с ним, ощущая его сильное тело совсем рядом!

Таким разборчивым однолюбкам, как она, везет раз, ну, может, два раза в жизни, а она, вместо того чтобы удержать его — ведь видно же было, что он ищет предлог остаться, — напустила на себя холодность, и ему просто ничего не оставалось, как уйти. Вот дура! Первого потеряла по наивности, второго — по привычке к одиночеству, из страха поддаться чувству и снова быть брошенной. Какой-то замкнутый круг. Видно, одиночество ей на роду написано.

Проведя полдня в подобных грустных размышлениях, Мари взялась за дела, но так и не смогла избавиться от навалившейся на нее рассеянности. На столе перед ней почему-то опять лежала книга, видимо по ошибке присланная на ее адрес уже месяца три назад. Обратного адреса на посылке не было, и Мари просто отложила посылку, надеясь, что ошибка разъяснится, но распечатанная бандероль все еще дожидалась своей участи. И сейчас, глядя на красную с какими-то полосками обложку книги, имя автора которой ей ничего не говорило, Мари стала рассеянно листать страницы.

Между страницами лежали какие-то листки. Она вынула их. Три листа почтовой бумаги были исписаны мелким четким почерком, причем по-испански. Читать на этом языке со времени окончания школы она почти разучилась. В левом верхнем углу стояла дата: «Июнь 1998».

Повертев листы в руках, Мари отложила их в сторону и принялась рассматривать книгу, тоже написанную по-испански. Из биографической справки, приведенной и на английском, с которым у Мари дела обстояли получше, следовало, что недавно скончавшийся автор этих рассказов был миллионером, человеком незаурядным, сделавшим из собственной жизни свой главный роман.