Синти Шелтон - Букет горных фиалок

Однако она пришла в себя на полу каверны, а у Маню даже веревки при себе не было. Скала под потоком воды, конечно, не была гладкой, как стеклянная поверхность, и даже имела небольшой уклон от вертикали и неровную поверхность, но все ее неровности не столь великие, чтобы закрыть от обзора сверху место столкновения водяного потока с твердой поверхностью там внизу. Именно из-за этого она и решила, что должен быть еще один ход в пещеру, но поиск дал отрицательный результат. Следовательно, Маню совершал восхождение под потоком по мокрой скале вместе с нею, тащил ее на себе, как безвольную куклу. Те холодные шлепки по спине были ударами водяной струи, а вспышка… надо думать, удар о скалу головой, когда он ее затаскивал. Ужас ситуации, в которой она оказалась, был в том, что спуститься сама она не могла — она бы неминуемо упала и разбилась о те валуны на дне озерка, о которые бился водопад…

Маню ходил за нею как привязанный, пока Элль исследовала ход и каверну. Она удивлялась собственному хладнокровию: может быть, она была чересчур оглушена навалившимися на нее открытиями и болью, чтобы забиться в истерике, может быть, она просто слишком плохо знала себя, да и в столь экстремальной ситуации до сих пор ей бывать не приходилось.

Она чувствовала на своем лице, казалось бы, совершенно неуместную улыбку, напомнившую ей улыбку бронзового Будды, маленькой статуэтки, которая стояла в комнате для матушкиных медитаций. Элль с завидным, как ей казалось, самообладанием взвешивала в уме имеющиеся у нее возможности: положительные — у нее нет переломов, ей не требуется срочная медицинская помощь; отрицательные… к отрицательным пока относилось все остальное.

Но это не беда. Маню, дышавший ей в спину не вызывал у нее больше никаких будоражащих эмоций — ни боязни, ни ненависти… В конечном итоге все упиралось него — от начала и до конца. Он ее сюда затащил, он в отсюда и уведет. Главным аргументом в пользу ее уверенности была каверна, вернее, не она сама, а маленькое кладбище, устроенное в ней. Обычное кладбище для умерших своих питомцев или случайно подобранных мелких зверушек и птиц, которое устраивают все дети. Она сама занималась самодеятельными похоронами на таком же самодеятельном кладбище, когда ей было десять лет. Единственным отличием кладбища Маню от сотен других таких же было место, которое он для него избрал. Место было необычным, но надо признаться, что Маню тоже нельзя было назвать ординарным ребенком.

Она вернулась в каверну и села у стены, чтобы обдумать дальнейшие действия и дать отдохнуть разбитым болью мышцам. Маню пришел вместе с нею и стал восстанавливать могилку, которую она разрушила, защищая себя, когда схватила пригоршню камней. Он подобрал рассыпанные камешки все до одного, а затем принялся возвращать холмику первоначальный аккуратный вид. Элль наблюдала за ним и, откровенно говоря, мало что понимала: неистовый и неудержимый Маню вел себя как кроткая овечка.

Словно ничего и не произошло там внизу у водопада: не было желания овладеть ею, не было борьбы, не было ничего… Она смотрела, как он трудится, складывая камешки, меняя их местами, хмурит белесые брови, что-то шепчет, разговаривая сам с собой. Наконец камешков не осталось, и Маню, пошарив у стены, подобрал с пола валявшийся крестик из веточек и осторожно воткнул его между камешков. Крестик покосился, и он заботливо поправил перекладины, перевязанные тонкой ниткой.

Почему сейчас он ведет себя с ней мирно? Позабыл о своем желании «поиграть» с ней? Элль в это верилось с трудом: в данный момент она была гораздо доступнее, измотанная и разбитая. По Маню не скажешь, что он понес видимый урон во время борьбы с ней. Может быть, ее нынешнее состояние оказывает на него такое действие? Наверное, она вся в синяках, лицо покрыто ссадинами… Элль осторожно пощупала затылок, на котором налилась основательная шишка, и наткнулась на колтун слипшихся волос. Может быть…

Элль, поморщившись, потерла рукой болевшее горло. Время от времени ей приходилось сглатывать слюну, и каждый глоток вызывал в горле острое чувство рези. Однако боль в горле направила ее мысли в другое русло. Зачем он ее сюда притащил? Она попыталась восстановить ход событий, одновременно предполагая возможную мотивировку действий Маню. Он стал душить ее после того, как она ударила его, причинив сильную боль. Вероятно, он счел ее, потерявшую; сознание, мертвой и решил захоронить в пещере рядом с остальными своими (нет, кто лежал под холмиками из камешков, Элль не знала). Недаром же он заливался над ней слезами. Оплакивал. А когда она очнулась, чуть в пляс не пустился… Маню — хороший! Принес ей книгу и бесполезные пуговицы, которые сам же и выдрал.

Ей следовало предпринять какие-то шаги для собственного освобождения, но какие, она себе не представляла. Требовать, чтобы Маню помог ей покинуть пещеру и вернуться в деревню? На какой ответ она может нарваться? Неизвестно. От Маню можно ждать чего угодно — кто мог подумать, что прогулка, предложенная ему, окончится таким вот образом! Что делать? Сидеть и ждать, как разрешится ситуация? А разрешится ли она в ее пользу? Что собирается делать Маню? Спросить его? Опять же, как он поведет себя в ответ… Её самообладание потихоньку рассыпалось в прах, снова уступая место отчаянию.

Маню, закончив возиться с могилой, подобрался к Элль и сел напротив, сложив босые ноги по-турецки. Элль настолько ушла в собственные мысли, что заметила его только тогда, когда он прикоснулся к ее колену. Она инстинктивно поджала ноги и отстранилась, что стало причиной его огорчения.

— Элль, — жалобно протянул Маню. — Не се…дись. Не делаю п…охо. Нет.

Его жалобный тон шевельнул в ней уже уснувшую надежду на то, что негаданное приключение может окончиться благополучно.

— Маню… — сказала она. Точнее, просипела. — Я хочу домой. Отведи меня домой.

— Нет, — ответил Маню. — Ты уедешь.

Исповедь, услышанная Элль, могла бы заставить прослезиться даже камень. Разговор получился трудным и тяжелым и тянулся долго. Все смешалось воедино: и косноязычие Маню и то, что Элль с превеликим трудом выталкивала слова из себя. Гул водопада мешал: она не могла говорить громко, и ей приходилось повторяться, и не один раз, прежде чем Маню понимал, что она ему говорила. Он так и не смог ей объяснить, зачем, собственно, втащил ее сюда. Начинал рыдать и повторял, что сделал ей «плохо». Это «плохо» было его краеугольным камнем, дальше которого ему сдвинуться не удавалось. А вот почему он не хочет ее отпускать, Элль удалось выяснить. Она уедет, как уехала Римма… Кто такая Римма и почему она уехала, Элль не дозналась, но Маню беспрестанно повторял это имя и, кажется, благоговел, произнося его. Пресловутая Римма, кто бы она ни была, «играла» с Маню, а потом уехала, и он сильно горевал. Он ждал ее, но она не вернулась. А теперь есть Элль, и теперь она будет «играть» с ним — Маню это знает. Нет, сейчас «играть» нельзя, потому что Элль сердится, — он ей сделал плохо. Нельзя играть, когда кто-то сердится…