Синти Шелтон - Обитель воскреснувших грез

Он сидел в гостиной и сквозь стеклянную дверь смотрел, как она раздевается. У стекла была узорная неровная поверхность, слегка тонированная, и от этого фигура и движения девушки приобретали причудливые волшебные очертания, отчаянно возбуждавшие его. Он до конца не мог поверить, что страстная мечта его юности вдруг воплотилась в прекрасную реальность. Он будет прикасаться к ней, ласкать, шептать нежные слова. Возможно, она будет отвечать ему тем же. Их тела сольются в одном безумном, прекрасном и непереносимом порыве, когда мир плывет перед глазами и исчезает в невыразимом и. предельном состоянии высшего существования. Где нет ничего, кроме дыхания ангелов и бесов, кроме порога любви и смерти, кроме того блаженства, после которого обычные человеческие состояния кажутся нелепыми и примитивными и начинаешь понимать, что жить невозможно. Можно только умереть. Он смотрел сквозь стекло, и в его воображении представали волшебные картины прошлого, до сих пор живые и мучительные. Она стоит у зеркала, расчесывая золотистые вьющиеся волосы. Он благодарит случай и судьбу, Бога и дьявола, своего друга и ее, девочку, которая разрешила ему смотреть и не прогнала. Тогда он знал, что она не любит его. Да и как она могла полюбить его?… Теперь все будет иначе. Неважно, что он постарел, обрюзг, не столь силен и страстен, как раньше. Любовь не умерла в нем. Она, стоящая сейчас за хрупкой стеклянной преградой, восстановит его силы, она позволит ему быть пылким и нежным. Она даст глоток жизни, которого он так жаждал все эти годы. Неважно, что он стар, а она молода. Словно бы и не было всех этих лет. Неопытные девушки любят немолодых мужчин. Он позволит ей делать все, что она захочет. Он научит ее искусству наслаждения. И тогда она позволит ему то, чего хочет он. И тогда будет исполнено то, ради чего он пришел в этот мир, в эту жизнь.

Больше ему ничего нужно. Только это — главное, ради чего он и не уходил из этой жизни, ибо верил, что настанет желанный, мучительный и сладкий миг его торжества.

Девушка в соседней комнате переоделась и открыла дверь.

— У вас здорово уютно, дядя Пьер, — довольно улыбаясь, произнесла она. Всю жизнь хотела жить вот в таком уютном доме.

— Живи, Барбара. Что тебе мешает?

— Звучит заманчиво. Но как объяснить отцу, друзьям, да и вообще всему этому безобразному общественному мнению, с чего это я вдруг все бросила и поселилась Бог знает где?

— Ну, нс Бог знает где, а у лучшего твоего друга и друга твоего отца.

— Отец про вас ничего не знает. С тех пор, как вы тогда рассорились…

— Да, ужасно глупо все тогда получилось… Клода можно было понять… Он совсем был не в себе…

— Не знаю… У него, по-моему, всегда был довольно практичный ум, и все поведение определялось только здравым смыслом. Никакие катастрофы не могут вывести его из себя… Просто… наверно, он был не настоящим другом… Так ведь друзья не поступают, если они настоящие…

— У тебя есть такие друзья?

Барбара пожала плечами.

— В детстве казалось, что есть. А сейчас… Все заняты своим… своими проблемами, своими делами, своими увлечениями. Я думаю, что дружба — это когда можно плюнуть на все ради друга. Но таких друзей у меня нет, да и не будет, наверное, уже никогда.

— Я готов быть таким другом для тебя, Барбара.

Барбара грустно усмехнулась.

— До моего приезда вы и не помнили о моем существовании.

— Ты не права. Просто так сложились обстоятельства. Я не мог оставаться в Лионе.

— Вот я и говорю об обстоятельствах. Они всегда сильнее дружбы и даже… сильнее любви. Вы же знаете…

— С годами начинаешь понимать, что нет ничего сильнее и важнее дружбы и любви. К этому пониманию нужно прийти. Я, кажется, пришел. Ты можешь на меня рассчитывать вполне.

— Спасибо, дядя Пьер…

— Барбара, у меня к тебе маленькая просьба… Ты не могла бы… не называть меня дядей?

— Как же мне вас называть?

— Просто — Пьер. Ты выросла, стала совсем взрослой. А я… надеюсь, я не слишком постарел?

— Нет, что вы, совсем нет. Вы отлично выглядите.

— Спасибо. Надеюсь, мы восстановим нашу дружбу. Как в детстве…

Барбара вздохнула.

— Мне очень хотелось бы, чтобы все было как в детстве. Но это невозможно.

— Нет ничего невозможного, Барбара, ничего… Все еще будет очень хорошо. Просто прекрасно.

Но Барбара печально покачала головой. Ей хотелось плакать.

Пьер не знал, как развеселить эту девочку. Мечта отодвигалась на неопределенный срок. Девичья печаль расхолаживала его.

— Итак, что привело вас в наше скромное заведение? — лицо мадам Брассер было приветливым, но взгляд, обращенный на Жаклин — холодным и цепким.

— Любопытство, — честно ответила Жаклин.

— Приятно слышать, — отчетливо проговорила хозяйка, — что о нашем пансионате знают во Франции. Вы ведь оттуда, я не ошибаюсь?

«С чего это она взяла? — насторожилась Жаклин. — Я ничего не говорила про Францию. Ясновидящая она, что ли? Только этого мне не хватало!»

— Я ехала через Францию, верно. Но вообще я живу в Голландии, — произнесла она вслух.

— Странно, — металлическим голосом сказала мадам. («Могла бы и повежливее разговаривать».)

— Что же тут странного?

— Ваша аура говорит, что вы жительница Франции.

«Так я и знала. Аура!»

— Я родилась там.

— Давно уехали?

— Да, достаточно давно.

— Странно.

— Почему?

— Голландия — странный выбор для француженки.

— Мой муж — голландец.

— Вот как…

Разговор был какой-то… неестественный.

Но Жаклин не хотела брать инициативу в свои руки. Ей необходимо было составить предварительное впечатление о хозяйке, и важно, чтобы первые шаги в общении та делала сама.

— Как вы узнали о нашей «Обители»? — уже мягче спросила мадам Брассер.

— Один мой чокнутый приятель дал рекламный проспект.

Брассер одарила Жаклин долгим и пристальным взглядом.

— Он у вас с собой?

— Кто, приятель?

— Рекламный проспект.

— Да, конечно… Дивная печать… — и Жаклин достала красочный буклет, почти силой отнятый у Теодора Клодом Деново.

Выражение лица мадам Брассер мгновенно смягчилось.

— Да, мы стараемся, чтобы информация о нас была подробной и яркой. Вы действительно хотите отдохнуть у нас?

— Это было бы занятно. Люблю все новое и необычное.

— Вы догадываетесь о… специфике нашего пансионата?…

— Догадываюсь ли я? Да этот придурок мне все уши прожужжал…

— Могу я узнать его имя?

Жаклин запнулась. Сигнал опасности!

— Его даже я узнать не могу. В компании мы зовем его Крошкой Вилли. Себя же он называет каждый раз по-новому. Я даже не знаю, кто он по национальности. Какая-то славянская кровь…

— Странно…

— Да, у нас странная компания. Я там расслабляюсь.