АlshBetta - Русская [СИ]

Но со мной… нет, невозможно. Совершенно точно невозможно, потому что я не соглашусь и никогда не давала повода подумать, что согласилась бы. Я с Джаспером. Я с Джаспером, мне девятнадцать, и нужды, слава богу, устраивать себе безбедное существование у меня нет.

У меня в руках все козыри — от отца до нашего с ним договора. Я не обязана выходить замуж. Я не обязана делать это за деньги — зачем, если есть наследство?

Нет, ослышалась.

Нет, определенно, показалось.

Так не бывает.

— Это взаимовыгодный контракт, Белла, — Рональд с интересом рассматривает мою капельницу, наблюдая, как маленькими капельками раствор входит в вену, — я сохраню тебе наследство и даже добавлю еще миллион-два, как бонус, а ты позволишь нашей компании заработать больше запланированного.

— Ты с ума сошел…

— Ни в коем случае. У меня были сутки, чтобы как следует все обдумать, Изза.

Я бледнею. Мне кажется, что бледнею, потому что почти физически это чувствую. Кровь отливает от лица. Холодно… мне холодно… мне опять холодно!

— А у меня — целая минута, — не сдерживая негодования, докладываю я, — и я тоже все обдумала.

Рональд щурится.

— Пришла к верному выводу?

Я нагло улыбаюсь, поборов разгорающийся внутри костер. В нем сгорит все, если пламя вырвется на свободу.

— Несомненно. Я не соглашусь.

Конечно, ему такой поворот событий не нравится. Но неужели ждал другого? Неужели думал, что если скажет и приведет в причину деньги… я стану… я буду?..

— Не тот ответ.

— Он окончательный, — пожимаю плечами я, поджав губы, — и неизменный.

— Не говори то, о чем пожалеешь.

— Об этом не пожалею.

Мое упрямство его раззадоривает. На моих глазах лицо отца багровеет, глаза темнеют, а пальцы стискивают край простыни. Моей простыни, конечно же. От моей кровати.

— Не будь так уверена.

А потом он делает глубокий вдох, прогоняя злость. Потом он, расслабляясь, отпускает несчастную материю. Снисходительно смотрит в мою сторону и тоном доброго друга говорит:

— Я настоятельно рекомендую тебе еще раз подумать, Белла. И в четверг дать мне ответ.

— Здесь не о чем думать, — я не отступлюсь. Я ни за что, никогда не отступлюсь, он может не рассчитывать.

«Под гнетом обстоятельств ей пришлось согласиться…», «Она сделала это из-за заботы об отце…», «Он согласился платить за ее обучение..», «Он обещал вылечить ее детей…» — это все варианты. Это все, и никаких больше не существует. Ни одного. И ни один, ни один под меня не подходит. Ни заботы, ни обстоятельств, ни обучения, ни детей. Ничего. А если Рональд отменит мои траты… пусть отменит! За пять тысяч в неделю я не продам ему свою свободу. Никому не продам.

— Изза, на твоем счету шесть миллионов, а своим отказом ты лишишь меня двенадцати. В случае такого неверного решения ты отдашь мне не только свои деньги, но и все остальное. Резиденция больше не будет твоим домом, а твои карточки останутся раз и навсегда пусты.

Я поджимаю дрожащие губы. Я наконец-таки полностью отворачиваюсь от него. И никто не пытается остановить.

— Все равно нет, — едва слышно выдыхаю, сморгнув несвоевременную соленую влагу. Подушка куда жестче, чем казалось. А швы болят… обезболивающее не действует.

— До четверга, — отказываясь внимать тому, что говорю, произносит Рональд. Я слышу, как встает, слышу, как его туфли соприкасаются с полом, слышу, как открывает дверь.

Ее хлопок и заставляет меня впиться в подушку зубами, чтобы никто не услышал воя…

Непозволительно.

— Белла? — он удивлен. Ну конечно же, конечно удивлен. Во-первых, сейчас пять утра. Во-вторых, на улице еще недостаточно светло, чтобы разглядеть меня. А в-третьих, тот факт, что в среду утром, тем более после неявки на выходные, я стою перед ним в тонком чужом пальто, под которым лишь пижама, добивает. Подсказывает, что все же это — вымысел. Яркий сон, например.

Но я не сон. И мне чертовски, чертовски холодно.

— Можно войти? — не дав полноценного ответа и даже не поздоровавшись, тихонько спрашиваю. Смотрю на его сонное, нахмуренное лицо с отпечатком подушки слева и волосы, собранные в хвост на затылке. Смотрю и понимаю, что они потускнели с момента нашей последней встречи.

— Ты одна? — Джаспер все еще загораживает проход, все еще не верит. Не может проснуться.

Его напряженный взгляд, прочесывая территорию перед крыльцом, а потом и дальше — перед домом, подъездом к нему, полем, за которым виднеется асфальтированная дорога, — явно кого-то высматривает. Неужели Роз так напугала его в прошлый раз?

— Да… Джас, пожалуйста…

Поджав губы, мужчина все же нехотя, но отходит. Кивает мне на дверь.

С неимоверным удовольствием оказываюсь внутри, где тепло, светло и нет ни намека на ветер, за пятнадцать минут ходьбы через поле изрядно потрепавшего мои волосы. Я права, это дом. Это мой дом. И я ни за что, никогда не откажусь добровольно его покинуть.

— Это так срочно, да? — недовольно спрашивает Хейл, складывая руки на груди и опираясь плечом на стену напротив входной двери. — Ты не могла подождать хотя бы до десяти?

После его слов я чувствую себя неуютно. Энтузиазм, всколыхнувшийся вместе с приходом сюда, на долю секунды вздрагивает.

— Извини…

— Что уж, — он закатывает глаза на мою неумелую реплику, обходя меня и поворачивая в замке ключ, — теперь я просто обязан тебя выслушать.

Мы стоим друг напротив друга — я у одной стены, он у другой. Мы стоим и смотрим в глаза каждого. У Джаспера в них льдинки. И льдинки эти не тают…

Впервые за столько времени, впервые за столько лет то, что стою здесь, не кажется правильным. И вообще идея прийти не кажется правильной. Все, что решила, все, что выбрала. Будто бы напрасно. Будто бы зря.

А ведь это нонсенс — после побега из клиники, за которым наверняка последует тяжелый удар по голове от Рональда (не буквально, конечно, всего-навсего аннулированием одной из кредиток) после долгой езды в междугороднем автобусе, где кроме нас с водителем ехали две несчастные женщины, явно возвращавшиеся не с шопинга, после поля с грязным месивом вместо земли из-за ночного дождя — нонсенс. Однозначно.

— Ты разбудила меня в такую рань, чтобы прийти и помолчать? — устало интересуется Джаспер.

— Нет… конечно нет… — я прикусываю губу, раздумывая, что делать дальше. Восемьдесят процентов плана воплощены в жизнь: я здесь, у него дома. И я могу сказать, озвучить то, что придумала. Набраться бы только решимости…

Хейл изгибает бровь — нетерпеливо, недовольно. Ему не по вкусу ждать, я знаю. Никогда.

— Я волновалась за тебя, — в конце концов выдаю, понадеявшись, что такое начало не будет лишним. Тем более оно правдиво, — ты не отвечал мне…