Уинтер Реншоу - P.S. I Hate You

Она хмыкает, глядя на меня из-под темных длинных ресниц.

– Если хочешь, можешь остаться. Мы могли бы… ну, не знаю… посмотреть «Нетфликс» или что-то еще. Чтобы день не был полностью испорчен.

Отложив телефон, я провожу большим и указательным пальцем от уголков рта к подбородку.

– Я хотела бы, чтобы ты остался, – прямо говорит она. – Честно.

Я делаю глубокий вдох и продолжаю раздумывать над ее предложением. Субботничанье и осмотр достопримечательностей – это одно. Но сидеть на диване, смотреть телевизор и бороться с этим странным влечением, существующим между нами, – совсем другое.

Это почти безрассудно.

– Не заставляй меня просить, капрал, – говорит она дразнящим тоном. – Я просто чувствую себя виноватой за то, что испортила прогулку. И не хочу весь остаток дня просто сидеть здесь и скучать…

– Отлично. Я останусь еще ненадолго. Но только тогда я буду выбирать, что мы смотрим. – Если мне предстоит торчать здесь, пусть это будет на моих условиях.

– О, с моей точки зрения, это ужасно. Я вроде как уже настроилась посмотреть третий сезон «Более полного дома».

– Да, но, с моей точки зрения, ужасен как раз «Более полный дом». – Я пожимаю плечами и медленно встаю. – Так что, полагаю, мне лучше уйти.

– Подожди. – Она останавливает меня, подняв руку и склонив набок голову. – Если я позволю тебе выбирать… что мы будем смотреть?

Проведя ладонью по челюсти и вдохнув пряный цветочный запах ее гостиной, я выдыхаю воздух сквозь сложенные губы.

– «Каратель».

Она корчит гримасу.

– Тогда «Люк Кейдж», – предлагаю я. Выражение ее лица не меняется.

– «Очень странные дела»?

Краешек ее полных губ изгибается, она постукивает пальцем по подбородку.

– Думаю, сойдет.

Я сажусь на диван, убедившись, что нас с нею разделяет минимум одна диванная подушка. Она включает телевизор, но как только начинаются заглавные титры, поворачивается ко мне.

– Подожди. Ты не мог бы оказать мне маленькую услугу? Наверное, мне нужно выпить что-нибудь противовоспалительное. Если не трудно, принеси бутылку воды и еще «Адвил» из шкафчика возле раковины, хорошо? Ах да, и можешь взять себе из холодильника все, что захочешь. Кажется, там еще осталось пиво от прошлого парня Мелроуз.

– Мелроуз?

– Моя кузина-соседка.

– Понятно. – Поднявшись, я снова иду в роскошную кухню в стиле восьмидесятых и приношу ей воду и таблетки, на обратном пути прихватив для себя холодную, словно лед, бутылку «Rolling Rock».

– Почему ты сидишь так далеко? Под таким углом совершенно не виден экран, – спрашивает она, когда я возвращаюсь на прежнее место. Приподняв брови, она похлопывает по дивану рядом с собой. – Я просто подвернула ногу. Это не заразно.

Закинув руку на спинку дивана, я пожимаю плечами.

– Все отлично.

Марица закатывает глаза.

– Ты выбираешь этот дурацкий сериал и собираешься сидеть в другом конце дивана, откуда тебе будет плохо видно?

Застонав, я придвигаюсь ближе – но только потому, что в ее словах есть смысл.

– Вот, так лучше?

– Ш-ш-ш. – Она машет на меня рукой, потому что серия уже началась. – Хватит болтать, мы же смотрим кино.

Ее взгляд устремлен на экран, и я испытываю гордость от осознания, что выбрал чертовски крутой сериал для просмотра.

Откинувшись на спинку дивана, я скрещиваю ноги и краем глаза наблюдаю за Марицей. Она полностью увлечена просмотром, и мне это нравится.

Когда заканчивается первая серия, она даже не прикасается к пульту, позволяя следующей серии запуститься автоматически.

– Полагаю, этот дурацкий сериал вполне сойдет, – говорит она, наклоняясь вперед и поправляя ледяной компресс на лодыжке. На секунду она приподнимает его, чтобы проверить, как там опухоль, но та даже не думает спадать.

– Я совершенно уверен, что ты сейчас нарушила правило номер два.

– Я совершенно уверена, что ты нарушил правило номер один, – отзывается она, и завеса темных волос скрывает ее прекрасное лицо, когда она поворачивается ко мне.

– О чем ты говоришь?

– То, что ты сделал для меня сегодня, было очень мило. Почти романтично – во всяком случае, по книжным стандартам. Нес меня вниз по тропе, отвез домой, заботишься обо мне.

Я фыркаю.

– Это не романтика. Это называется «нормальное человеческое отношение».

Облизнув губы, она убирает волосы за ухо.

– Отлично. Возможно, я придаю этому слишком большое значение.

– Определенно. Ты определенно придаешь этому слишком большое значение.

Когда я увидел, что она пострадала, это было инстинктивным порывом – помочь ей. Может быть, я регулярно делаю то же самое для своих товарищей-солдат, но поверьте мне: я никогда не делал ничего подобного для какой-то случайной девушки, которую я едва знаю.

Потянувшись за пультом, она ставит серию на паузу и делает глубокий вдох.

– Могу я просто сказать кое-что? – спрашивает она. – Мне кажется, нужно прояснить один большой вопрос.

Я поднимаю брови, понятия не имея, к чему она клонит.

– Ладно. Проясняй.

– Ты постоянно посматриваешь на меня, – говорит она. – Ты думаешь, будто я этого не вижу, но я вижу. И ты всегда смотришь на меня так, словно хочешь меня съесть. Мне кажется, ты и сам этого не осознаешь. А может быть, и осознаешь. Может быть, ты делаешь это намеренно, потому что считаешь, что тебя на этом не поймают. Я не знаю.

Сжав губы, я смотрю на замерший кадр на экране.

Твою мать.

– Мне просто… кажется, что если бы ситуация была другой… если бы тебе не нужно было уезжать… мне кажется… – Она умолкает и делает еще один вдох. – Мне кажется, между нами есть некая химия. По сути, так. Именно это я и пытаюсь сказать. И чем дольше мы игнорируем и отрицаем ее, тем сильнее она делается. Так что если мы просто примем ее, поцелуемся, или потрахаемся, или что там нам неизбежно предстоит сделать к концу этой недели, я думаю, мы могли бы…

– На хрен химию. На хрен всю эту чушь.

– Значит, ты просто собираешься отрицать, что мы…

Я пересаживаю ее к себе на колени и заглушаю ее слова жадным поцелуем и даже не испытываю вины за это. Это не романтика, а я не какой-то Казанова, пытающийся завоевать ее сердце. Я просто мужчина, у которого есть потребности, мужчина, который хочет снова попробовать эти губы на вкус с той самой ночи после концерта в «Минтце».

Ее рот – словно клубника.

Ее язык – точно мята.

Ее губы – горячие и мягкие.

И все это даже лучше, чем я помню, и когда ее пальцы зарываются в мои волосы, а ее ногти впиваются мне в затылок, я едва не схожу с ума.

– Ха. – Марица оседлывает меня, стоя на коленях и прижимаясь бедрами к моему встающему члену. Она улыбается, глаза ее сияют, и я снова впиваюсь поцелуем в ее вишневые губы.

– А как твоя нога? – спрашиваю я между поцелуями, почти не отрываясь от ее губ.