Мария Соареш - Земля любви

Она была здесь пленницей и никак не могла справиться с тем, что только недавно пережила. Надежда поманила ее. Жулиана видела, чувствовала, что Матео любит ее, что хочет быть с ней. И вдруг Жулиану словно бы заманили в ловушку, сделав из ее сына приманку. Ловушка захлопнулась, и она оказалась в плену. Но почему она должна оставаться с сыном Матео именно в этом доме? И почему Матео с ней не простился? Почему не хочет посмотреть на сына? Похоже, что и его тоже держат в плену какими-то неведомыми ей способами. Они оба в тупике. Оба несчастливы. Или, может быть, есть какой-то выход из тупика?

Узнав, что она беременна, Жулиана нисколько не обрадовалась, этот ребенок окончательно привязывал ее к семье Мальяно. Призрак Жанет стал еще явственнее, она заберет и этого ребенка, хотя и совсем по-другому. Она будет хозяйкой не только в своем доме, но и в жизни Жулианы. Будет распоряжаться ею по своему усмотрению.

Жулиана пыталась поторопить Марко Антонио со строительством дома, но он только улыбался с ласковой снисходительностью, словно бы говоря: Ты же не маленькая девочка, и мы строим не кукольный домик. Стены не цветы, им нужно время на то, чтобы вырасти.

Одним словом, Жулиана понимала, что связана по рукам и ногам, что податься ей некуда, что впереди у нее череда серых безрадостных дней. Даже малыш перестал ее радовать, изо дня в день одно и то же: перепеленай, накорми, укачай, а он будет плакать и плакать. Зато он, мгновенно успокаивался на руках Марианы, и Жулиана все чаще оставляла его экономке. Мариана самозабвенно возилась с ним, а Жулиана апатично сидела рядом, глядя, как та меняет ему пеленки, воркует с ним и смеется.

Жулиане же не хотелось смеяться. Она не могла понять, почему Матео не захотел посмотреть на сына. Почему так жестоко обошелся с ней? Он привез ее на «Эсперансу» только для того, чтобы она полюбовалась его семейным счастьем? Да нет, нет! Она же видела, чувствовала, как он тянется к ней... Но потом он решил... Что бы ни думала Жулиана о Матео, все выходило больно. Она старалась не думать ни о чем и впадала в тягучее безразличие.

— Это потому, что я беременна, — утешала себя Жулиана, — у меня нет сил, меня тошнит, в этом все дело! Я люблю и Марко Антонио, и малыша, у меня все хорошо, я счастлива!

Но сколько ни убеждай себя, что соль сладкая, она останется горькой и соленой. Горькими и солеными были слезы Жулианы, которые текли по ее щекам, когда она оставалась одна.

Не се опита И еще глаза ее наполнялись слезами, стоило ей увидеть Франческо.

Он теперь почти не бывал дома. А когда приходил, от него веяло таким нестерпимым счастьем, что Жулиана зажмуривалась, а потом плакала.

Она и сама не знала, почему светящееся счастьем лицо Франческо производило на нее такое действие. Ведь Жулиана любила сеньора Франческо и, казалось бы, должна была радоваться тому, что он приходил домой словно из другого мира — веселый и счастливый. А ей почему-то хотелось плакать.

Счастливый вид отца беспокоил и Марко Антонио. Ему вдруг показалось, будто происходит что-то неподобающее, неприличное. Если бы тот ударился в загул после отъезда матери, сын бы его понял, но Франческо вдруг сделался счастливым, у него светились глаза и на губах то и дело появлялась улыбка — особенная, мягкая и нежная. Увидев отца в ресторане с красавицей итальянкой, которая хотела открыть макаронную фабрику, Марко Антонио решил съездить к ней. Он любил отца и не хотел, чтобы молоденькая интриганка воспользовалась его мягким и щедрым сердцем в своих корыстных интересах.

Он приехал рано утром и застал молодую женщину за домашними делами. Она звонко распевала, поливая цветы, и была ослепительно красивой и счастливой.

Марко Антонио извинился за ранний визит, и в ответ на недоуменный взгляд и вопрос: «Чем обязана?» — несколько замявшись, отвечал, что хотел бы поговорить об отце.

— Что с ним? — с такой неподдельной тревогой вскрикнула итальянка, что у Марко Антонио невольно шевельнулось ревнивое чувство: за него никто и никогда так не волновался.

— Да говорите же! Он болен? Я умею ухаживать за больными. Я сейчас, я в одну минуту! — Она и вправду уже была готова идти хоть на край света и только спрашивала взглядом куда.

— Вы меня неправильно поняли. С отцом все в порядке, он прекрасно себя чувствует. Даже лучше чем когда бы то ни было. Я давно его таким не видел.

На губах Паолы расцвела улыбка, в глазах засверкали искорки.

— Ваш отец — удивительный человек! — сказала она. — Я горжусь своей дружбой с ним.

Марко Антонио неплохо знал женщин, у него их было много, и он мог поручиться, что Паола сейчас говорила искренне. Все остальное его не касалось, он не был вправе вторгаться в то, что касается только двоих.

— Вы хотели мне что-то сказать? Вас что-то беспокоит? — продолжала спрашивать итальянка.

— Уже ничего, — ответил Марко Антонио, извинился и уехал. Почему-то ему стало грустно, он снова подумал, что никто так не радуется встрече с ним.

Проводив сына Франческо, Паола подумала: интересно, что так волнует молодого человека? Он обеспокоен, что его отец в отсутствие матери завел роман? Но разве это похоже на Франческо? А то, что у него нелады с женой, видно сразу, хотя он никогда и слова не сказал ожене — ни дурного, ни хорошего. Но его молчание было красноречивее любого рассказа. И благороднее. В глазах Паолы Франческо был самым благородным человеком, самым веселым, умным, очаровательным. Даже почтенный возраст Франческо Паола относила к его достоинствам. Мужчина хочет быть для женщины первой любовью, а женщина всегда хочет быть его последней любовью. Франческо вызывал у Паолы то безотчетное чувство доверия, которое всегда является преддверием любви.

Продолжая уборку в доме, Паола невольно вспоминала руки Франческо, они представлялись ей такими ласковыми, сильными, умными. Вспоминала его сияющие темные глаза и понимала: этого человека она любит и дождется, когда он найдет в себе силы признаться, что любит ее.

Марко Антонио не сказал отцу, что виделся с Таолой. Зато Франческо охотно упоминал о ней в разговорах, ему было приятно произносить ее имя, она словно бы постоянно радовала его своим присутствием.

— Мы теперь компаньоны, — говорил он. — Придется потрудиться и ради макаронной фабрики.

— Смотри, не перетрудись ради хорошеньких глазок! — шутливо предостерег его Марко Антонио.

— За кого ты меня принимаешь, сынок? — рассмеялся Франческо. — В моем возрасте ценят не глазки, а сердце. И должен сказать тебе, что совсем недавно я понял: я еще вполне живой человек.

В этот день Марко Антонио впервые не захотелось идти домой сразу после работы. Он долго бродил по улицам в одиночестве, раздумывая о себе, о Жулиане. Отец и Паола, сами того не ведая, передали ему весть о счастливой взаимности, и эта весть потрясла Марко Антонио. В его жизни не было ничего подобного, и впервые за все эти дни ему стало тоскливо. Он вернулся поздно, и лег у себя, как ложился все чаще и чаще, не желая тревожить Жулиану, которая день ото дня становилась все более нервной.