Мария Соареш - Земля любви

Его жена Мария ду Сокорру сожалела о рабынях-негритянках про себя. Ей очень не хватало их на кухне. После того как вся домашняя работа свалилась на нее и двух дочерей, она чуть ли не целые дни проводила у плиты и, хотя была женщиной кроткой, терпеливой и работящей, все-таки очень мечтала о помощницах. Однако вслух ничего не говорила, а если и говорила, то только радовалась, что Бог и правительство избавили ее от «бесстыжих нахалок». По-иному она их не называла. И на то были особые причины.

Дело в том, что ее муж, сеньор Гумерсинду, человек до фанатизма преданный своей семье — и в этом смысле Мария никак не могла на него пожаловаться, — мечтал онаследнике. После того как Мария подарила ему двух дочерей и он понял, что больше ждать от нее нечего, Гумерсинду повесил на дальней террасе гамак и стал ждать мальчишек от хорошеньких рабынь-негритянок. Он готов был признать наследником и сына рабыни-негритянки, если только тот окажется смышленым и не очень черным. Но и с негритянками сеньору Гумерсинду не везло, к великой радости его жены Марии. Теперь на фазенде негритянок, слава Богу, не было, и бедная женщина вздохнула спокойно. Однако ее по временам тревожила мысль, что такое может повториться и с итальянками, хотя она и старалась об этом не думать. Куда больше Марию заботила сейчас младшая дочь Анжелика, собравшаяся уйти в монастырь. Хорошо это или плохо? Мария была женщиной набожной и, перебирая свою в целом благополучную супружескую жизнь, все же думала, что Иисус Христос в качестве жениха убережет ее доченьку от многих обид, тягот и неприятностей. Падре Олаву, регулярно навещавший их, поддерживал решение Анжелики, зато ни о чем подобном не желал слушать ее отец.

— Заморочили девчонке голову всякими глупостями! — раздражался он, стоило упомянуть при нем о монастыре. — Пора женихов искать для обеих дочек, выдавать их замуж и ждать наследников!

Как только Мария слышала сакраментальное слова «наследник», она начинала креститься и думала, что пусть уж лучше ее Анжелика отправляется в монастырь.

Но в это утро сонная опустевшая фазенда словно бы проснулась — на кухне суетилась не только Мария, но и Розана с Анжеликой, чистя овощи возле поставленного на огонь огромного чана.

— Антенор! — обратилась Мария к заглянувшему на кухню управляющему. — Ты приготовил помещения?

Совсем недавно Антенор был главным надсмотрщиком над рабами — таких, как он, называли еще «охотниками», потому что он мог поймать любого беглеца. Нюх, интуиция, великолепное знание местности и психологии бегущего никогда не подводили его — с фазенды «Эсперанса» не удалось бежать ни одному негру. Пойманных ожидала жестокая расправа, и производил ее собственноручно Антенор. При этом он не был жестоким человеком, скорее — любящим порядок служакой. Все, что ему приходилось делать, не было его изобретением — так повелось испокон веков и он только поддерживал заведенное из любви к порядку.

Но времена переменились, и Антенор охотно попросил бы прощения у всех тех, кого когда-то наказывал плетьми. А еще охотнее отыскал бы ту, о которой и не пытался забыть, зная, что только эта женщина — его судьба; ценой своей поруганной чести она выкупила из рабства родителей и ушла с фазенды, ожидая ребенка от Гумерсинду.

— Если будет мальчик, пришлю на воспитание, — с высокомерной усмешкой бросила она, уходя.

Ребенок давно уж родился, но думал, о нем, похоже, один Антенор — ни госпожа Мария, ни сеньор Гумерсинду никогда не поминали негритянку Нану и того, кого она унесла в своем животе.

Антенор стал даже как-то заботиться о Тизиу, единственном представителе негритянского племени, оставшемся на фазенде. Веселый смышленый негритенок по-прежнему жил в хижине, где когда-то жили рабы, и никуда не собирался уходить.

— Мне идти некуда, — говорил он. — Я ведь думаю, что я сын хозяина.

Но говорил он это только Антенору, ни хозяину, ни тем более хозяйке говорить такое не решался. Сеньора Мария отрядила его доить коров, и каждое утро негритенок приносил на кухню молоко для сыра, масла, сметаны, сливок. Сейчас и он готовился к приезду итальянцев и тщательно убирал свою хижину. Кто знает, может, и она кому-то из них приглянется.

— К сожалению, хозяйка, удобных помещений для свободных людей у нас немного, — ответил Антенор. — Они не негры, спать вповалку в бараке не будут.

— А что же делать? — забеспокоилась Мария. — Как бы они от нас не ушли, если им негде будет жить.

— Пусть только попробуют! — воскликнул Антенор. — Я им покажу!

И тут же осекся под укоризненным взглядом Марии.

— Только этого нам не хватало! — проговорила она. — Прослыть в округе злодеями и кровопийцами! Забудь прошлое, Антенор! Обращайся с приезжими вежливо, они такие же, как мы, свободные люди, только победнее.

Девушки слушали разговор с большим любопытством. Кто такие эти итальянцы? Какие они?

Но мать прикрикнула и на дочек — скоро приедут люди, едa должна быть готова. И женщины засуетились вокруг огромного котла.

У сеньора Гумерсинду были другие заботы — он обошел еще раз участки, где предполагал строительство домов для итальянцев. Итальянцы — отличные строители, вряд ли им захочется оставаться в бараках для рабов, они сами построят себе дома, заведут свое хозяйство, и это станет гарантией их оседлости.

Проверив стройматериалы, убедившись, что Антенор закупил их достаточно, Гумерсинду заглянул к Батисте, еще одному своему помощнику. Во время строительства он будет кормить работников бесплатно, но потом заведет для них лавочку, где они смогут брать продукты в счет начисляемой им платы. Это в будущем, а пока нужно было проверить, достаточно ли продуктов на ближайшее время.

Гумерсинду шагал камбару, и сердце его радовалось оттого, что скоро, совсем скоро все эти безжизненное пространства оживут, всюду закипит жизнь и он будет в гуще этой жизни.

— А когда все здесь налажу, съезжу в Сан-Паулу, схожу в клуб, потолкую с приятелями, пора для девочек всерьез поискать женихов! — подумал он. «Кофейные бароны», так называли в Бразилии богатых фазендейро, собирались в клубе «Рояль» за чашечкой кофе, а частенько, с коньяком или ромом, обсуждали политические новости, высказывали свое мнение о них членам правительства, иные из которых тоже были вхожи в их клуб, совершали торговые сделки, женили сыновей и выдавали замуж дочерей. Клуб был одновременно и биржей, и парламентом, и брачным агентством.

Дотошно изучив запасы и найдя, что они не так уж велики, Гумерсинду направился домой, размышляя, где выгоднее всего их будет пополнить, Навстречу ему попался падре Олаву, плотно позавтракавший у доны Марии, поговорившей с Анжеликой и укрепившей ее в намерении идти в монастырь. Падре Олаву расплылся в широкой улыбке, а Гумерсинду сразу же помрачнел. Он терпеть не мог, когда посторонние лезли в его семейные дела, и подумал, что, пожалуй, женихов нужно поискать вместе с продуктами.