Мария Соареш - Земля любви

— Рад вас видеть, очень рад, очень, — ласково проговорил священник, — слышал ваши хорошие новости, Бог не оставляет вас своей милостью, и, наверное, стоит Его за это поблагодарить. Что-то давно вы в приход ничего не посылали!

— Вот выдам замуж дочерей и поблагодарю Бога, — не слишком любезно отозвался Гумерсинду.

Священник прекрасно понял, что хотел сказать хозяин дома, и назидательно прибавил:

— Все мы дети одного Отца, дон Гумерсинду, и должны слушаться Его воли, если Он распространяет милость на одну из Своих овечек, не нужно этому противиться.

— А дочери не должны противиться отцовской воле, — упрямо заявил Гумерсинду. — Вам ли учить их непослушанию, падре?

Священнику вовсе не хотелось ссориться с богатым фазендейро, но он все-таки повторил:

— Для всех для нас главное — воля Отца небесного, к ней и будем прислушиваться, затем позволю себе откланяться, — и падре Олаву направился к ожидавшему его экипажу.

Гумерсинду посмотрел ему вслед и увидел, что к воротам приближается целая толпа народу, вот тут-то и он широко перекрестился, идя к ним навстречу: «Слава Богу! Приехали!»

Домочадцы прилипли к окнам, рассматривая вновь прибывших, а те с не меньшим любопытством осматривались по сторонам.

— Никогда я не видел столько земли, Матео! И какой земли! Я уверен, мы сможем тут заработать, и много! А ты, как думаешь? — говорил довольный Бартоло.

— Надеюсь, что заработаем, — отозвался Матео, рассеянно глядя на приятеля, и было видно, что мыслями он очень далеко отсюда.

— Да ты посмотри, какая огромная плантация! — продолжал восторгаться Бартоло. — А сколько мы таких видели, пока ехали! Да они бы в нашей Италии не поместились! Согласен?

— Ага! Но мне хочется знать одно: где моя Жулиана. — Матео надвинул на глаза картуз, защищаясь от палящего солнца.

— Думаю, что ей лучше, чем тебе, — ответил Бартоло и присвистнул, оглядывая барак, к которому их всех подвели. — Это что же, мы все будем спать тут вповалку?

— Размещение — вопрос ближайшей недели или двух, — объявил Антенор, возвышаясь горой-громадой над приезжими. — Есть среди вас строители?

— Есть! — первым отозвался Амадео, опытный каменщик, строитель, работавший даже прорабом, а за ним еще несколько человек.

— Вот мы с вами сейчас и пойдем к сеньору Гумерсинду, вашему хозяину.

Матео тоже решил пойти с ними; он хоть и не был строителем, но считал, что лучше многих разберется, если их захотят надуть и облапошить.

В разговоре с хозяином вел он себя независимо, высоко держал голову, и девушки, которые то и дело поглядывали в сторону новых рабочих, интересуясь, как управляется с ними их отец, невольно отметили красивого дерзкого парня.

Матео стоял не за себя, а за товарищей. Сам он только и думал, как бы ему сбежать на поиски Жулианы, но сбежать не было никакой возможности — подписанный им контракт обязывал его находиться на фазенде. Однако Матео твердо пообещал себе, что настанет день, когда он непременно отправится на поиски Жулианы.

А пока дни летели один за другим совершенно незаметно, складываясь в недели, потом в месяцы. Он охотно помогал строить дома своим друзьям-итальянцам, но сам поселился в хижине вместе с Тизиу и никуда не собирался переселяться, чему негритенок был несказанно рад.

Несмотря на угрюмость и неразговорчивость Матео, Тизиу перестал чувствовать себя одиноким, он считал, что у него появился друг и, может быть, даже не ошибался.

Ну как там народ, Антенор? — осведомился спустя два месяца сеньор Гумерсинду.

— Работают. Все нормально. Этим итальянцам ничего не нужно объяснять дважды, хватают с лета, — ответил довольный Антенор.

— Жалуются на что-нибудь?

— Пока нет. Думаю, вам крупно повезло, что вы наняли именно этих людей.

— И я так думаю, — довольно улыбнулся Гумерсинду, оглядывая свои зеленые плантации. — А как быстро они построили себе дома! Прикажи я такое неграм, они только-только начали бы раскачиваться! Да и по-нашему эти говорят уже вполне прилично.

Довольна была и Мария ду Сокорру, она нашла себе великолепную помощницу на кухне, ею стала Леонора, жена Бартоло. Поначалу он был против того, чтобы его жена работала в доме хозяина, но Леонора быстро переубедила мужа. Во-первых, их дочке будет куда лучше в саду, чем под палящим солнцем на плантации, во-вторых, они быстрее заведут себе виноградник, если в семейную копилку будет откладывать деньги не только муж, но и жена. Доводы, что ни говори, серьезные, и Бартоло сдался.

С появлением Леоноры дом Гумерсинду стал и уютнее, и спокойнее, от одного ее деловитого и доброжелательного присутствия всем становилось как-то теплее.

A Леонора, поглядывая на хозяйских дочек, думала точь-в-точь, как ее хозяин.

— Пора! Пора подумать оженихах!

И женская ее интуиция не подвела: обе девушки — и Розана, и Анжелика не только созрели для замужества, но и бессознательно жаждали его.

Точно так же, как Матео бессознательно жаждал конфликта. Пока жизнь на фазенде только отлаживалась, пока она требовала для своего поддержания невероятного напряжения сил, он жил этим напряжением, и оно помогало ему справляться с грызущим его беспокойством.

Но жизнь вошла в колею, напоминала собой слаженный часовой механизм, и тоска завладела Матео. Теперь каждая мелочь годилась, чтобы взорвать этот ненавистный размеренный механизм.

Антенор уже приметил бунтаря итальянца, и время от времени жаловался на него сеньору Гумерсинду.

— Если позволите, я его хорошенько прижму и собью с него спесь? — спрашивал он.

— Этот итальянец — черт, я знаю, — отвечал Гумерсинду, — но он как черт и работает. Лучше оставь его в покое.

Вечерами Матео сидел на пороге хижины, вперив взгляд в вечернее небо, и спрашивал с тоской:

— Где ты, Жулиана? Что с тобой? Ждешь ли ты еще меня, любимая?

Сидящим на пороге и застала его Анжелика — мать послала ее сказать Тизиу, чтобы из утреннего молока он отлил бидон только для детей, а остальное привез на кухню для сметаны и масла.

— Тизиу спит, — объяснил Матео, с удовольствием глядя на хорошенькое личико хозяйской дочери, — в Анжелике и впрямь было что-то ангельское, и она возбуждала к себе невольную симпатию. — Скажите мне, что хотели ему наказать, и я передам.

За три месяца жизни на фазенде итальянцы неплохо освоили местный язык и довольно свободно изъяснялись на нем.

Близость мужчины, красивого, молодого, почти раздетого — из-за жары Матео сидел без рубашки — необычайно смутила Анжелику, смутила, но и взбудоражила. Она передала материнский наказ насчет молока, но уходить не спешила, словно бы завороженная этой близостью.

— А почему ты ночуешь здесь? — поинтересовалась она и невольно зябко поежилась, хотя ночь была теплой, даже душной.