Яна Перепечина - А я смогу… [litres]

– Всё пропало, – потом он с болью в голосе обвиняющее заметил:

– Я ж просил помочь, говорил, что сил моих больше нет.

– С чем помочь? Для чего сил нет?

– Бутылку и пакет держать! Мне неудобно было: я ещё закусь нёс. – Он оглянулся, встал на четвереньки и, довольно шустро шевеля конечностями, поднял с пола раскатившиеся по углам батон сырокопчёной колбасы, пару яиц и солёные огурцы в пакетике. Ничего этого Ольга, испуганная до мурашек, раньше и не заметила.

Ругая себя за ненаблюдательность, она мягко уточнила:

– Дядь Борь, а ты чего себя так странно вёл? Что хрипел, на нашу дверь лез и заявлял, что «всё, конец»?

– Так говорю же я! У меня сил не было всё держать. Я водку в одной руке держал, закусь по карманам рассовал и частично так нёс, в охапке. Сок пришлось подбородком прижимать. Он всё норовил выскользнуть. Неудобно очень. Вот я и просил помочь.

– Ну-ка, – Сергей встал и помог подняться Ольге с соседом. Причём последнего пришлось тащить буквально за шиворот, – покажи-ка нам, дядь Борь, как ты всё держал. Проведём, так сказать, следственный эксперимент.

В следующие несколько минут при активной помощи Ясеня и Ольги сосед смог воссоздать картину своего прихода в гости. Он стоял перед ними в растянутом трико, старом свитере, весь перемазанный соком. В левой руке держал чудом уцелевшую бутылку водки, снова с закрученной крышкой. Из карманов завлекательно торчали колбаса и пакет с солёными огурцами, в правой руке уместились два яйца с покрытой мелкой сеткой трещин скорлупой.

– Сока только нет, – со страданием в голосе сказал дядя Боря. Ольга метнулась на кухню и принесла из холодильника пакет молока.

– Сойдёт, только я двухлитровый нёс, – задумчиво протянул сосед, – но сойдёт.

Ольга поднесла к нему пакет, и дядя Боря прижал его подбородком к основанию тощей шейки. Лицо у него при этом стало то самое, перекошенное смертной мукой, что почти до обморока довело Ольгу, смотревшую в глазок. Пошатываясь, сосед подошёл к двери. Рукой с бутылкой водки нажал на звонок, сильно пострадавший при пожаре, но, как ни удивительно, исправно издававший положенные звуки. Потом надавил на останки кнопки ещё раз. Ольга с интересом наблюдала за ним, сама не понимая, что её так напугало пятнадцать минут назад.

– Теперь давай текст, дядь Борь! – скомандовал развеселившийся Ясень. – Чтоб у Лёльки больше сомнений не осталось!

– Ага, – с пониманием прохрипел тот, – ща! Только это, ваш пакет не открыт, а в моём уже уголок был срезан. Оль, давай-ка, метнись за ножницами для чистоты эксперимента!

– Может, не надо?

– Неси, говорю!

Уголок пакета отрезали, и дядя Боря снова встал на исходную позицию у двери. Два раза прозвенел звонок. Сосед, на глазах вживающийся в роль, застонал:

– Ольга, помоги! Да помоги ж ты мне, Ольга! Серёга, на помощь! Сил моих больше нет…

Тут из пакета, прижимаемого подбородком, стало подтекать молоко. Оно лилось страдальцу за шиворот, намокший пакет начал выскальзывать. Дядя Боря, пытаясь не уронить ничего, стал хватать его руками, в которых были водка и яйца.

– Помоги, Ольга… – он хрипел всё тише, дословно повторяя произнесённые ранее слова. Ольга восхитилась его памятью, способной даже в состоянии, далёком от трезвого, удерживать и воспроизводить целые фрагменты текста. – Всё. Поздно.

При последних его словах он чуть нажал на пакет молока, из которого тут же выдавился целый фонтан содержимого. Дядя Боря попытался впалой грудью удержать ускользающий пакет, прижав его к двери. Что привело к обратному эффекту: от сдавливания молоко хлынуло через отверстие, заливая всё вокруг. Дядя Боря заскользил шлёпанцами по луже из красиво смешивающихся красного сока и молока, сполз по двери с леденящими кровь звуками и затих, погребя под собой и пакет, и закуски, и бутылку, чудом не разбившуюся во второй раз.

Ольга с интересом исследователя воззрилась на него, переступая босыми грязными ногами в образовавшейся бело-красной луже. Полежав с минуту, дядя Боря встал на четвереньки и грустно пробормотал:

– Вот как-то так и было. Только сок скользил сильнее.

– А чего ж ты умирающего изображал, когда я вокруг тебя тут скакала?! – возмутилась Ольга, отмерев.

– Так я это… не вполне трезв… – деликатно пояснил сосед, пожимая плечами. – Устал я… Да и расстроился. Хотел по-людски посидеть. «Кровавую Мери» сделать. Я в кино видел…

– «Кровавую Мери»?! Задушила бы тебя! – захохотала, замахнувшись на него своим окончательно потерявшим вид свитером Ольга. – Чуть до инфаркта меня не довёл! Серёж, я ж подумала, что это следующий этап устрашения. А он ещё хрипит: это тебе… было… Я решила, что его убили, чтобы меня напугать! А ему объяснили, за что убивают. Вот он и выдал. Или, может, его вообще перепутали со мной!

– Ну, перепутали – это вряд ли, – хмыкнул Сергей, оглядев обоих от макушек до пяток, – у тебя ноги длиннее.

Ольга, собравшаяся было ещё что-то сказать и уже открывшая рот, захлопнула его и снова захохотала, подвывая и постанывая:

– Ноги!.. Да!.. Ноги у меня длиннее… А так и вправду одно лицо! Сложно было бы не перепутать!

Отправив домой соседа, вымыв лестничную клетку и отмывшись сами, прихватив с собой Ириску и вещи, Ольга и Сергей загрузились, наконец, в машину и поехали в Большие Дворы.

По пути завернули в ювелирный магазин и Лёлька, по настоянию Сергея, выбрала себе кольцо «на помолвку», как он выразился, и обручальные кольца. Надев ей на безымянный пальчик правой руки изящное колечко с довольно крупным изумрудом в центре и бриллиантиками, выложенными вокруг него сердечком, Сергей не удержался и страстно поцеловал Лёльку прямо в магазине, на глазах у умиляющихся продавщиц. Лёлька зарделась, смущённо глянула на девушек, извинилась и вылетела из магазина. Толстокожий Ясенев неспешно раскланялся с продавщицами, ляпнул что-то вроде: счастливая невеста смущается – сгрёб с витрины коробочку с обручальными кольцами и, фыркнув, вывалился на улицу вслед за любимой.

У машины наступила неминуемая расплата. Лёлька гневно зыркнула на него, ощутимо хлопнула перчаткой по затылку и наотрез отказалась поцеловать жениха.

– Лёль, ты что? – заныл не перестающий чувствовать себя счастливым жених.

– Я что? Это ты, Ясень, что меня позоришь?! – прошипела Лёлька, у которой от смущения и злости глаза метали молнии.

Сергей засмеялся, обнял её крепко и прошептал:

– Лёлька, запомни: я тебя люблю, я счастлив и я твой муж, а по сему имею полное право целовать тебя, где мне захочется! Хоть на Красной площади.

– Типа, мой ишак, хочу – кормлю, хочу – еду?! Ах ты домостроевец! – возмутилась не менее счастливая Ольга. – Ты ещё не муж!

– Я уже почти муж. И да, я домостроевец. Привыкай. Со мной нелегко. Но взамен я тебе гарантирую страстную любовь до гробовой доски и активное соучастие в нелёгком деле ведения хозяйства и воспитания детей. Я даже готов рожать с тобой вместе.