Ульяна Соболева - 1000 не одна боль

Адреналин не просто носился по венам, он свистел там, как дьявольский сквозняк в пустыне ночью и заставлял каждую мою жилку вибрировать от напряжения. Это даже трудно назвать страхом. Страх он все же иной. Страх сковывает все тело и даже отнимает разум. А это сильное волнение и осознание, что я далека от совершенства, далека от всех них и от его идеальной черноглазой жены, которую наверняка все обожают… и тут я появилась. Пигалица белобрысая еще и русская. Всем стану костью поперек горла… может он тогда и отправит меня домой. Чтоб скандалов с женой избежать.

Когда Рамиль ввел меня в просторную, огромную залу с широким столом, уставленным разными невероятными яствами, украшенными зеленью и диковинными фигурками, вырезанными из фруктов и овощей, с невероятным количеством гостей за ним, я растерялась и остановилась.

— Идем, — прошипел Рамиль где-то над моим ухом и слегка подтолкнул в спину. Кадира, отца Аднана я заметила сразу. Его было трудно не заметить… Потому что Аднан невероятно был на него похож, только глаза не черные, как у шейха. Но я даже не знала, что больше меня пугает черные, как угли, прожигающие насквозь глаза шейха или зеленые хищные очи его младшего сына, которые проникают под кожу и заставляют меня то изнемогать от желания, то гореть живьем от едкой ненависти к своему хозяину. Даже сам взгляд тяжелый, как гранитная плита, был похож своей невыносимостью с Аднаном. У шейха были полностью седые волосы и такая же темная кожа, как и у всех его сыновей. Белые одеяния лишь оттеняли ее, делая еще темнее. Грубоватые черты лица, испещрённого глубокими морщинами и в то же время привлекательного, притягивали взгляд и пробуждали какой-то непередаваемый внутренний трепет. Никогда не думала, что человек столь почтенного возраста может выглядеть настолько устрашающе величаво и настолько мужественно. Вряд ли у кого-то повернулся бы язык назвать Кадира старым или даже пожилым. Власть и мощь этого мужчины ощущалась на расстоянии и витали в воздухе невидимыми порабощающими волю молекулами. Он смотрел на меня, и я понимала, что иду лишь потому что обязана идти, иначе я бы вросла в этот пол и не смогла бы даже вздохнуть без его разрешения. И если взгляды других людей я понимала, могла прочесть, то взгляд шейха был совершенно непроницаемым и этим пугал до дрожи в коленях. Но также был настолько пристальным, что я вся внутренне сжалась в комочек и даже помолилась. Рядом с ним, слева, сидели одни женщины, а справа его сыновья со своими семьями и, наверное, братья или другие родственники. Когда я посмотрела на ту женщину, что находилась непосредственно возле шейха, одетую в черное платье и такой же черный хиджаб, с золотыми узорами и завитушками, рассыпанными по блестящему шелку и придающими ее матово-желтоватому лицу, с прорезями морщин, с тонкими, поджатыми губами и крупным носом, траурный вид. Живые на нем только глаза.

И мне показалось, что в меня впилось тысячи заноз и каждая из них пропитана ядом настолько смертельным, что, если дотронется до моей кожи — она тут же покроется волдырями… Я перевела взгляд на вторую женщину, на третью, что помоложе и на совсем молодых и юных, и ощутила, как в горле встал ком — столько ненависти я не видела ни разу в своей жизни. Она сочилась из их глаз, направленных прямо на меня если бы им дали волю они бы разорвали меня на куски… и самое дикое в этом — я не знаю за что. Неужели только за то, что я так не похожа на них?

— Это жены, сестры и дочери Кадира. Опусти глаза и не рассматривай их. Тебе лучше держать дистанцию.

С превеликим удовольствием это сделаю. Я непроизвольно шагнула к столу, но Рамиль зашипел сзади.

— Стоять! Куда собралась?

И я вросла в пол, как вкопанная, стараясь справиться с прерывистым дыханием и перестать так сильно нервничать. Можно подумать для меня имеет значение как его семья примет русскую шармуту? Я все равно пыль и никто. Меня даже ненавидеть не за что. Сейчас усадят на дальний край стола и Слава Богу. Не хочу видеть эти лица, искаженные презрением и злобой. Никогда не думала, что женщины могут быть настолько беспощадными, жестокими и злыми. Я могла понять только жену Аднана…. А они… что нам с ними делить. Они все, а я никто и ничто в этом доме.

Кусая губы, я ждала неизвестно чего, пока вдруг не увидела Аднана, он шел ко мне… Наверное, это был какой-то важный момент потому что разговоры стихли и все смотрели то на него, то на меня. И я пока не осознавала почему… и все же невольно засмотрелась на него. На эту походку, на мощный разворот плеч, на сильное тело. И от чего-то к щекам прилила кровь от мысли о том, что я знаю насколько оно сильное и тяжелое это тело.

Аднан подошел ко мне и стало еще тише, когда он взял меня за руку и… повел в сторону своего отца и братьев. Вокруг начали тихо шептаться, переглядываться и ненависть буквально зависла в воздухе насыщая его ядом. Потом я узнаю, что действительно должна была сидеть в самом конце стола, куда иногда позволялось сесть любовницам шейха и мужской половины его семьи. Но Аднан вел меня совсем в другую часть стола и это не нравилось присутствующим здесь гостям. Кадир смотрел то на меня, то на своего сына, чуть прищурив угольно-черные глаза и тихо разговаривая с пожилым мужчиной, сидящим по его правую руку. На этот раз его взгляд сверкал любопытством, и он поглаживал длинными пальцами седую бороду, не сводя с меня своих страшных черных глаз.

Зарему я увидела, когда мы подошли еще ближе и невольно напряглась всем телом, она стиснула челюсти и с дикой яростью выжигала на мне рваные раны и порезы, я их ощущала каждой молекулой своей кожи, если бы она действительно могла это делать одним лишь взглядом я бы уже истекла кровью. Я приостановилась, когда поняла, что мне придется сесть рядом с ней, но Аднан сильно сжал мои пальцы и слегка дернул мою руку.

Когда я села на массивный дубовый стул, ощущая тошнотворный сладковатый запах его жены, то с удивлением осознала, что она сидит слева от меня. Разве жена не должна быть рядом с мужем? Аднан уселся возле меня и среди присутствующих прокатился рокот недовольства, а Зарема уронила вилку в тарелку и в тишине это походило на выстрел. Какое-то время еще все молчали, а потом разговоры возобновились снова. У меня в горло кусок не лез, я чувствовала, как там сухо и все стиснуло невидимым ошейником. Аднан же напротив ел с огромным аппетитом, и я ощущала под столом исходящий от его тела жар. Как, впрочем, и кипящую, словно раскаленную ртуть, Зарему. Она тоже не ела. Постукивала вилкой о тарелку и крутила ее в тонких пальцах.

— Ешь, дочка, ешь, Зарема, эти блюда специально для тебя готовили, — послышался старческий голос, и я едва взглянула на женщину, сидящую возле шейха, ту самую со страшным взглядом, одетую во все черное.