Ульяна Соболева - 1000 не одна боль

— Ад-на-н, — едва шевелясь произнесли ее губы и у него все зашлось внутри, задергалось ходуном, задрожало. Схватил ее руки, прижал к губам, зверея от безумной радости, сходя от нее с ума, целуя каждый ее палец, стискивая запястье.

— Скажи еще, умоляю, скажи еще, — всматриваясь в глаза и срываясь на хриплый шепот.

— Ад-на-н, — уже более уверенно и уголки ее губ дрогнули в улыбке, а он застонал и не выдержав рывком к себе ее прижал.

— Ты не представляешь, как же звучит мое имя сейчас… как же невыносимо прекрасно оно звучит, Альшитаааа.

С этого момента она начала постепенно возвращаться. Каждый день делая успехи она училась чему-то новому, такому обыденному, но ставшему для нее недоступным. Вначале сгибать и разгибать пальцы, говорить слогами. Потом поднимать и опускать руки, держать ложку, чашку, тарелку. Им помогал Анмар, точнее ей. Он, словно, улавливал ее настроение и желания, бросался по первому шороху. Толкался носом ей в колени или прыгал рядом и вилял хвостом, стараясь не сбить ее с ног. В чудовище, которое скалилось по поводу из повода проснулось море нежности и Аднан был уверен, что стоит кому-то сделать неверный шаг в сторону Альшиты — Анмар разорвет на части. А вот чем была вызвана такая любовь и преданность не понимал даже сам ибн Кадир. Уважение и любовь своего пса он заслуживал годам, дрессировкой и уходом, а девчонке удалось приручить лютого зверя всего лишь раз погладив его за ушами… Впрочем, разве его самого она не покорила с самого первого раза, когда дотронулась до него?

Альшита трогала его шерсть, трепала за ушами и к ней возвращалась чувствительность пальцев, а пес млел от счастья и Аднан понимал этого мохнатого, звероподобного засранца, укрощенного тонкими пальчиками маленькой Альшиты он и сам млел, когда она трогала его волосы по вечерам или сжимала его руки, позволяя поднять себя и поставить на ноги. Смотрела на него с такой надеждой и… дьявол его раздери и утащи в самое пекло, она ему улыбалась. Добровольно. Сама. Улыбалась так, что он готов был убить любого за эту улыбку, наконец-то подаренную ему. Искреннюю, настоящую. Он никогда раньше не видел, как она улыбается, а сейчас ему казалось, что он уже не сможет прожить без этой улыбки и без такого выражения ее глаз, где больше не было места ненависти, не было презрения… Она смотрела на него так, как никогда и никто раньше… То самое хрупкое доверие появилось в ее глазах. И они светились радостью, когда он появлялся после поездки в деревню и привозил запасы пищи и воды. Ее взгляд вспыхивал и тонкие крылья носа трепетали от счастья, а ему хотелось в этот момент просто разорваться от неверия, что видит это не во сне, а наяву. Что ему не кажется и маленькая Зима начала оттаивать и вместе со льдом, который исчез из ее глаз она преобразилась для него еще больше. Она стала для него в тысячу раз прекрасней.

Джабира поглядывала на них и даже эта старая ведьма не могла скрыть улыбки на тонких испещрённых морщинами губах. Смотрела, как Альшита делает первые шаги, как цепляется за плечи Аднана, когда подгибаются колени и смеется, когда он ставит ее себе на ноги и идет вместе с ней по песку, а злобная тварь Анмар плетется следом и виляет хвостом. Иногда кажется, что пес готов защищать ее даже от своего хозяина.

— Эй, Джабира! Смотри!

Знахарка оборачивается и невольно усмехается, когда девушка делает несколько шагов сама.

— Упрямец! Добился-таки своего! — ворчит себе под нос и как всегда помешивает что-то в чане. На самом деле она в этом не сомневалась, что добьется… омрачали радость только ее видения и сны, но она о них молчала и надеялась, что все это происки ее воображения, да и стара она уже стала. Может быть неверно толкует свои сновидения.

Он смотрел, как она уже самостоятельно расчесывает волосы, как пока подрагивает рука и ему хочется перехватить ее и сделать это самому, но он не хочет надавить, не хочет сделать то, о чем она не просила. Чем лучше себя чувствовала Альшита, тем больше начинала чувствоваться та самая пропасть между ними, которая разделяла их раньше. Молодая женщина переставала нуждаться в нем и в его помощи, а он… он смотрел на нее с такой же тоской, как смотрел бы преданный пес, которого вдруг выставили за дверь.

Выходил наружу и стискивал руки в кулаки. Думая о том, что не позволит ей отдалиться и она будет принадлежать ему… будет, ибо иного не дано. И если захочет вернуть их былую вражду, то он попросту свихнется и совершенно потеряет голову. К безумной нежности снова начала примешиваться дикая жажда подчинять себе насильно. Но пока что она была слаба и мешалась с его страхом потерять ее навсегда. Пока что она была зыбкой и пряталась где-то в недрах его подсознания. Нет, он не стал бы брать ее насильно. Ему хватило тех раз… хватило сполна видеть ненависть в ее глазах и слышать ее в каждом слове. Он больше не хотел суррогатов… он хотел того самого счастья, которое испытал, когда она впервые ему улыбнулась, он хотел этого же счастья, когда захочет взять ее… хотел взаимности.

Аднан держал ту дистанцию, которую считал нужным на данный момент. Давал ей ее свободное пространство… Но с каждым днем ее выздоровления эта дистанция становилась все невыносимей, он изнывал от жажды прикосновений, от безумного желания касаться ее волос и губ. Видел ее уже округлившееся после болезни тело, под привезенными им же нарядами и сходил с ума от возрождающегося наваждения. Но Альшита не торопилась подпустить его к себе ближе и именно сейчас Аднан ощущал, что между ними не просто стена, а еще большая пропасть, чем была раньше, ведь тогда было намного проще заломить ее тонкие руки за спину и взять то, что он хотел, а сейчас… сейчас, когда появилось то самое хрупкое доверие он не мог так поступить и пока не хотел. От чего ощущал себя самым настоящим подростком.

Смотрел на свое отражение и называл себя идиотом. Последним идиотом, который превращается в тряпку и не может справиться ни с собой, ни со своей женщиной без жестокости или насилия. Наверное, ему все же придется смириться с тем, что Альшита никогда не сможет его полюбить и ее радость в глазах и улыбки — это всего лишь благодарность и …даже жалость в какой-то мере. Потому что у него на лбу написано, что его корежит от безумной страсти к этой девчонке.

И он злился, сжимал руки в кулаки, стискивал их до хруста в суставах. Черта с два он даст ей держать его на расстоянии, если вынудит, то все вернется на круги своя… или он убьет ее сам… А иногда смотрел как она спит и думал о том, что, если убьет и сам жить не сможет. Тогда может отпустить ее? Посадить на самолет и отправить обратно в ее Россию?

Но от одной мысли об этом на него наваливалась такая тоска, что сдохнуть хотелось вдвойне. И причинить ей боль он тоже больше не мог. И он неосознанно пытался сводить ее с ума так же, как и она сводила его… Ведь он ей нравился. Это чувствует любой мужчина. Ей было что вспомнить о том, как кричала под ним в его постели.