Ульяна Соболева - 1000 не одна ложь

Разве со мной было не так?

Я до утра так и не уснула. Смотрела в потолок, иногда морщась от боли и утыкаясь лицом в матрас, кусая губы и стараясь не представлять его и ее.

За мной пришли спустя час после того, как рассвело. Я не успела опомниться от всего, что произошло, а уже должна была идти за одним из людей Кудрата. Я спотыкалась, пытаясь упираться, не понимая, что именно происходит. Пока не поняла сама, увидев отряд, готовый к отбытию в Каир. Вспомнила слова Аднана об отъезде.

Во главе отряда Асад и Аднан. Не один. В седле вместе с ибн Кадиром его новая жена в бирюзовой джалабее, расшитой золотом, с золотыми кольцами на изящных пальцах. Бросила на меня триумфальный взгляд и откинула голову на грудь Аднана, закрывая глаза, демонстрируя мне, насколько она счастлива.

Было ли мне больно? Наверное, это было ослепительнее боли и сильнее самого сильного удара в сердце.

Такая насмешка. Когда-то вот так он возил меня рядом с собой, и мне это было совершенно ненужно. Я хотела освободиться, сбежать или даже убить его, чтобы вернуться домой. А сейчас я с горечью в горле и на языке смотрю, как мое место заняла другая, и чувствую, как становлюсь в собственных глазах размером с песчинку, ее унесет ветром, и она канет в небытие среди миллиардов таких же точно пылинок времени.

Как легко и непринужденно он сжимает ее талию сильной ладонью. Точно так же сжимал и меня. Так же таскал в своем седле везде за собой. И наказывал… а потом жадно любил. Извращенное, мерзкое желание оказаться на том же месте свело судорогой сердце и побудило ненависть к самой себе. Тряпка. Ничтожество. Он тебя в грязь, он тебя на веревку, а ты мечтаешь о том, что хозяин смилостивится и даст разрешение целовать себе ноги. Тьфу. Никогда этому не быть. Даже если я захлебнусь в собственной боли, на колени он меня не поставит.

Увидела, как Аднан кивнул одному из своих людей на меня. И тут же ощутила, как за веревку дернули в свою сторону.

— Пусть едет сзади. Проследи.

Пришпорил коня, и из-под копыт взметнулось облако пыли.

— Пошли. Давай пошевеливайся.

Я нагло дернула веревку в свою сторону, и тогда со мной перестали церемониться и потянули с такой силой, что я упала и проехалась по песку на животе вдоль выстроившихся людей Аднана и Асада, которые даже на меня не смотрели. Здесь мужчины не испытывают жалость к женщинам. Тем более к рабыням.

Меня потащили к повозке, обтянутой шкурами. Надзиратель открыл полог и швырнул меня к рабыням, связанным друг с другом веревками. Я уже забыла, как вблизи выглядит этот кошмар. Когда я была с Аднаном, то не видела, чтоб они торговали людьми. А Асад, как я понимаю, только этим и промышлял.

Никто из женщин не смотрел на меня. Я закрыла лицо руками, впиваясь пальцами в волосы, стараясь успокоиться, чтобы не сойти с ума от панического чувства безысходности. Внутри нарастал вопль, дикий крик сумасшествия. Я слышала, как ломаюсь изнутри, как трещит по швам моя броня и стремление выжить любой ценой.

Мне видно сквозь зазоры, как Аднан обнимает свою новую шармуту и скачет с ней вдоль отряда туда и обратно. Ее ярко-бирюзовая джалабея, как пятно, мелькает то тут, то там. И я опять вспоминаю. Как когда-то точно так же постоянно была с ним… Но эти времена прошли. У таких мужчин, как ибн Кадир, очень быстро меняются фаворитки. Век любви сына шейха короткий, как и его память. Зато он велик и бесконечен в ненависти и мести.

Надоевшая женщина, жалкая и беззащитная перед мужским гневом и яростью. Он просто больше не испытывает ко мне ничего кроме презрения, даже похоть остыла. А с теми, кто надоел, можно быть жестоким… Я вспомнила Зарему… с ней Аднан особо не церемонился. Разве ее не изгнали из дворца Кадира? А что ждет меня? Изгнание или что-то похуже?

Он уверен, что я ему изменяла, уверен, что родила детей от другого. Аднан никогда не простит и не даст мне ни малейшего шанса оправдаться… да и нужно ли мне это? Иногда осколки рассыпаются на такие мелкие куски, что их уже никогда не склеить. Забуду ли я когда-нибудь все, что он мне говорил? Слова острее ножей и кинжалов, слова режут и рвут на куски, оставляя самые жуткие шрамы в душе. Физическую боль можно забыть, душевную — никогда.

Я не хотела думать о том, что меня ждет в Каире. Разве это имеет значение? Разве моя жизнь изменится там? Пусть все будет, как есть. Главное жива Буся и Амина. Нет ничего важнее их в моей жизни. И если она стоит моей, то в этом и есть предназначение матери.

Отряд Аднана и Асада двинулся в дорогу, и повозка со скрипом поехала по песку. Скоро начнется дикая жара, и от духоты захочется сдохнуть. Воды нам не дали.

Никого не волновала судьба рабынь. Судя по их виду, девушки были истощены и выглядели ужасно. Не знаю, куда их вез Асад… но они, скорее, напоминали наркоманок в ломке, а никак не ночных бабочек. Или это… это те несчастные, которых отдавали по деревням удовлетворять всех без разбора, как в свое время Зухра?

Но словно кто-то услышал мои мысли и швырнул в телегу флягу с водой. Тут же рабыни всполошились и кинулись за ней. Одновременно шипя, растопыривая грязные руки и толкая друг друга. Я вжалась в шкуры, в самом углу, глядя, как они отнимают друг у друга флягу, как вылизывают воду с грязной обивки.

Бедуины ржут, приподняв полог. А я в ужасе смотрю, как одна девушка ткнула пальцем в глаз другой за… воду.

— Твари, — заорал надзиратель. — Вы что творите?

Он развернул к себе ту, что держалась за глаз и орала, отнял ее руку и брезгливо поморщился.

— Она ей глаз выдрала? Что делать? С нас шкуру спустят.

— Прирежь и сбрось в песок. Никто не заметит.

Они дернули девушку к себе, а я закрыла лицо руками, несколько глухих криков, и все закончилось. В песок что-то глухо упало, а я дернулась всем телом. Открывать глаза не хотелось… вообще ничего не хотелось.

Несколько часов в пути казались бесконечными среди бежево-желтого тумана, закрывающего обзор, проникающего под одежду горячей паутиной. Глухая тишина, только едва слышный топот копыт и завывание ветра-кипятка. Я не заметила, как задремала. Обессиленная, голодная, убаюканная монотонным покачиванием телеги через курганы песка. Меня разбудили крики бедуинов. Отряд остановился.

— Сейчас начнутся зыбучие, — услышала я голос Асада, — а долина покрыта маревом перед хамсином.*1 Рискованно вести туда отряд.

— Я знаю дорогу, не рискованно. Я вас поведу. Если пойдем на юг, нас заметет песком. Потом не раскопаемся. Буря движется бешеными темпами.

— Мы с повозками и далеко не налегке. Ветром может снести даже лошадей. А я не уверен, что ты хорошо знаешь дорогу через мертвые острова. Уйдем вниз.

— Не уверен — дели отряд и иди иным путем, а я пойду этим. Посмотрим, кто быстрее выйдет к курганам. И выйдет ли.