Ульяна Соболева - 1000 не одна ложь

— Я привела девушку, которая случайно разбила ваш сервиз, Госпожа.

Фатима подняла тяжелые сморщенные веки и посмотрела на меня. Если бы взглядом можно было полосовать как ножом, я бы уже покрылась уродливыми порезами.

— Подойди.

Скомандовала она мне, и я подошла. Нет, я не собиралась делать так, как сказала Бахиджа, пусть и спасибо ей за совет. Я собиралась смотреть в глаза старой змее и сохранить всю свою гордость. Никому из них не поставить меня на колени. Разве что насильно. Я не буду трястись от страха. Я уже давно ничего не боюсь.

— Наглая. Какая была наглая, такая и осталась.

Посмотрела на других женщин, и те начали вторить ей.

— Бесстыжая… В глаза смотрит… Наглая… Разбила и не извиняется… Наложница Аднана… Русская шлюшка… Она в немилости…

Доносится со всех сторон, а я смотрю на первую жену Кадира и не думаю извиняться.

— Ты разбила мой сервиз?

— Я.

— Это все, что ты можешь сказать? Признать нагло свою вину?

— Я не виновата.

От удивления она даже чуть привстала со своего трона.

— Если бы у вас были условия для выполнения столь тяжкого труда, этого бы не случилось. У меня устали руки, и я уронила тяжелую кастрюлю. Я не считаю, что это моя вина.

Фатима усмехнулась.

— Ты что о себе возомнила, а, дрянь? Ты уже давно не в том положении, чтобы так себя вести. Ты пасть ниц должна и вымаливать прощения. Руки и ноги мне целовать, чтоб я не наказала тебя за твой чудовищный поступок.

— Я ни перед кем никогда не падала ниц и перед вами не стану. А вымаливать прощения мне не за что. Вещи служат людям, а не люди вещам.

— Дрянь. Я тебе покажу "вещи служат людям".

Встала с кресла, опираясь на трость.

— Протяни свои руки.

Я и не подумала сдвинуться с места.

— Руки протяни, не то на тебе живого места не оставят.

— Вы что здесь устроили средневековые казни? Мы живем в современном мире, и наказывает суд и закон.

— Здесь я суд и закон. И этот мир МОЙ. Акрам.

Как из-под земли появился слуга огромный, как скала, и склонил голову.

— Подержи эту сучку, подержи ей руки. Я хочу наказать дрянь.

Акрам схватил меня за руки и одним движением поднял их, выставляя вперед, надавливая так, что у меня заболели кости. В эту секунду раздался громогласный голос, от него даже стекла задрожали:

— Прекратить немедленно. Отпусти ее, не то сам без рук останешься.

Это был голос Аднана. Я услышала тяжелые шаги, и он толкнул в грудь Акрама, тот отшатнулся назад и тут же попятился спиной к двери. Фатима стиснула челюсти и с лютой ненавистью посмотрела на пасынка.

— Как ты смеешь врываться в мои покои? — прошипела она.

Аднан подтянул меня к себе, взяв под локоть, но на меня не смотрел, он смотрел на Фатиму.

— Как ты смеешь трогать и наказывать мое?

— Она разбила мой сервиз и должна понести наказание.

— Что значит, разбила твой сервиз?

— Она работала на кухне, мыла посуду и разбила мой драгоценный сервиз, который я получила в подарок от твоего отца. Она должна быть наказана.

Аднан повернулся ко мне и, взяв за подбородок, заставил посмотреть на себя.

— Что ты делала на кухне?

— Твоя жена приказала там работать. — ответила я, и мне вдруг стало больно от его близости, больно от его красоты, от зелени глаз, от запаха свежести и кальяна. Он перевел взгляд на Фатиму-старшую.

— Она моя. Наказывать ее буду только я и только лично. Никто здесь в этом доме не имеет права не просто прикоснуться к ней, а даже заговорить. Ясно?

Обвел взглядом притихших женщин и снова посмотрел на Фатиму:

— Отец купит тебе новый сервиз. Я скажу ему, что твой разбился по моей вине. Но если ты еще раз тронешь ее. Я разобью все, что принадлежит тебе. Камня на камне не оставлю. Поняла?

— Ты пожалеешь о том, что унизил меня, — прошипела Фатима.

— Смотри, чтоб не пришлось пожалеть тебя. — прорычал так же тихо Аднан.

Их взгляды скрестились и долго не отпускали друг друга, пока Фатима не отвела свой. Это была его победа, она не выдержала, а я ощутила триумф. Он трепыхнулся глубоко в душе. Очень легко задел ее изодранным крылышком. Тех самых бабочек, которых он всех исколол ржавыми гвоздями своей ненависти. Оказывается, некоторые из них еще были живы. Аднан заступился за меня… пришел за мной к этой ведьме.

"Пришел, потому что обещал. Это ничего не значит. Вряд ли для тебя что-то изменится" процедил внутренний голос, и триумф куда-то испарился, остался лишь легкий осадок.

Мы вышли в коридор, он впереди, а я шла за ним, ощущая, как все эти змеи смотрят мне в спину. Когда двери закрылись, Аднан схватил меня за руку и потащил за собой, а я не сдержалась и вскрикнула от боли. Он тут же остановился, схватил мою руку и поднес к глазам. Его черты тут же заострились, а челюсти сильно сжались, так, что на них заиграли желваки.

— Что это?

— От мыла и воды, — тихо сказала я, отчего-то замерев, ощущая, какие горячие у него пальцы и как осторожно он держит мою руку, рассматривая раны.

— Зарема. Кос омммак. Стерва.

Приблизился ко мне, продолжая держать мою руку за запястье.

— Почему мне не рассказала?

— Тебе разве было дело до меня? Я ведь никто.

Это прозвучало не дерзко, а как-то жалко. А мне хотелось орать, бить его в грудь кулаками и хрипеть о том, что я так больше не могу, о том, что я устала от его ненависти и лжи, в которую меня окунули. Я больше не выдержу наказаний.

— Да. Никто. — его лицо исказилось, как от боли, и он провел пальцами по моей щеке, по подбородку, по губам. — Но мне есть дело до тебя. Дьявол свидетель, как бы я не хотел, чтобы мне было до тебя дело.

К нам приблизилась Бахиджа, и Аднан опустил руку, повернулся к ней.

— Позаботься о ее руках и о том, чтобы отныне она прислуживала только в покоях Джамаля. Никакой кухни, никакой тяжелой работы. Ты отвечаешь за нее передо мной… и спасибо, что предупредила.

Развернулся и пошел прочь по узкому коридору, а у меня жгло кожу там, где он так нежно гладил ее пальцами. Первая нежность за все это время. И оказывается, от нее намного больнее, чем от его жестокости.

Бахиджа выдохнула.

— Ну вот. Я же сказала, все хорошо будет.

Усмехнулась сама себе.

— Немилость и милость сильных мира сего так же шатки и изменчивы, как погода в Долине смерти. Идем, Альшита, обработаем твои раны.

— Почему ты сделала это для меня? Почему?

— Что сделала?

Пока она смазывала мои раны жирной белой мазью, я впервые ощущала какое-то спокойствие внутри. Усталость и спокойствие.

— Ты сообщила Аднану, да?

— Конечно, я. — подняла на меня глаза такого странного и грязного цвета, — потому что потом здесь начнется апокалипсис. Я помню прошлый раз.

— Ты ведь знала, что я уже не его наложница.

— А ты и не была его наложницей.