Ульяна Соболева - 1000 не одна ложь

— Да… верно. Только рабыней.

— И рабыней не была, — наложила повязку на одну руку и взялась за другую, — ты нечто совсеееем иное. Они все это понимают и ненавидят тебя. И я поняла. Провинившихся рабынь, к которым потерян всякий интерес, либо жестоко казнят, либо превращают их жизнь в ад, а не таскают повсюду за собой.

Подняла голову и посмотрела мне в лицо:

— Ты очень похожа на его мать. Напоминаешь мне ее. Я долго прислуживала ей. До самой гибели.

— Что с ней случилось?

— Она сгорела. Кто-то поджег ее дом, и бедняжка изжарилась в нем живьем. Он был маленьким. Я с ним нянчилась, пока его не отправили к Абдулле. Он плакал о матери каждую ночь. И я плакала. Хорошая она была. Светлая, добрая, справедливая. Никому зла не причинила. Но самое страшное зло, исходящее от нее, — это красота и безумная любовь Кадира. Ты так на нее похожа. Такой же светлый цветок в этом прибежище мрака.

Положила мою руку мне на колено.

— Вот и все. Завтра намажешь утром и вечером. Повязки надо снимать, чтоб кожа дышала. Скоро пройдет.

— Спасибооо, — сказала я, чувствуя какой-то стыд за то, что вначале посчитала ее такой же дрянью, как и другие.

— Не знаю, что ты натворила… но рано или поздно он не выдержит и не сможет тебя наказывать. Простит. Я это вижу. Я его хорошо знаю. У него доброе сердце, просто оно заковано в такую броню, через которую не пробиться никому… Никому, кроме тебя. И это время придет.

В эту ночь я спокойно уснула, впервые настолько быстро, что даже не успела сойти с ума от мыслей, которые лезли мне в голову, и от голоса Бахиджи, которая говорила мне то, что я так жаждала услышать. Успела только подумать о Бусе и Амине. Представить, как сейчас они спят в своих кроватках… без меня, и сомкнуть тяжелые веки.

Я проснулась от дикого крика. Такого громкого и страшного, что я в ужасе вскочила на постели и выбежала в коридор. Кричали где-то снизу. Даже не кричали — хрипло и надрывно орали. Женским голосом, но искаженным до неузнаваемости. Со всех сторон слышался топот ног.

— О, Аллах. Алллах.

— Какой ужас… что это? Что этооооо?

Я спустилась вниз по ступеням и отшатнулась к стене, когда увидела лежащую на полу Зарему. Она корчилась и извивалась, хрипела, сжимая горло обеими руками. Нижняя часть ее лица превратилась в черное месиво, облезло струпьями.

— Кислота, — послышался чей-то голос. — Кто-то развел в ее напитке кислоту, и она это выпила.

— Надо звать врача.

— Поздно. Она мертва.

— Кто это сделал? Кто сотворил этот ужас? Какая дикая жестокость.

— Это же она.

Все подняли головы и посмотрели на меня, а я так и стояла, прижавшись спиной к стене, сцепив на груди забинтованные руки.

*1 — высказывание Омара Хайяма (прим. автора)

Я еще не успела испугаться, смотрела на тело Заремы и меня трясло, как в лихорадке. Такой жуткой смерти не пожелаешь никому, даже врагу. Запредельная жестокость, поразительная по своей изощренности. Тут же подумала о Джамале. И стало еще неприятнее внутри, даже сердце защемило. А потом я увидела, как все они на меня смотрят, и судорожно глотнула воздух.

— Ее руки… они забинтованы. На них попала кислота. Это она убила Зарему.

— Она никого не убивала.

Аднан появился внизу вместе с охраной и людьми с носилками.

— Она ночевала в моих покоях, поэтому никого не могла убить. Унесите тело. Вы знаете, кого надо вызвать для разбирательства в данном вопросе.

Потом обвел толпу взглядом тяжелым настолько, что многие не выдержали и опустили глаза в пол.

— Если хоть какая-то мелочь об этом инциденте выйдет за пределы этого дома — виновника ждет та же участь, что и мою покойную жену.

— Почему к нам вышел ты? Где Кадир? Почему он не выходит? Ведь мертва его невестка и мать наследника.

Аднан медленно обернулся к своей одной из невесток — жене Селима и смерил ее таким же тяжелым взглядом, как и остальных.

— Если бы ты интересовалась чем-то кроме нарядов и драгоценностей, то была бы в курсе, что мой отец сейчас заболел и находится под присмотром врачей.

— Ты не главный в этом доме, — выпалила другая невестка.

— Пока здесь нет моих старших братьев — я главный в этом доме. А также я являюсь отцом первого наследника, а это значит, что до его совершеннолетия я буду главным, как здесь, так и в Долине смерти. Такова воля отца. И я не советую мне перечить, так как я могу принять решение больше не считать тебя гостьей в нашем доме.

— Аднан, — голос Фатимы-старшей задребезжал под сводами и неприятно резанул по ушам. — Как ты смеешь решать вопросы гостеприимства в доме своего отца? В доме, где еще не остыло тело твоей первой жены? Твои амбиции и наглость не знают границ. Наверное, ты их впитал с молоком матери.

— Важно то, что я не впитал с ее молоком подлость, жажду власти и крови. Не впитал способность травить и жечь кислотой неугодных.

— Ты обвиняешь меня?

— А ты услышала в моих словах обвинение? Зачем принимать на свой счет, если ты не в чем не виновата? Или нападение — это лучшая защита?

— Да как ты смеешь. Ты оскорбляешь меня. Меня. Старшую жену. Хозяйку этого дома.

— Прекратить немедленно.

Голос Кадира звучал глухо, но все замолчали и расступились. Тело Заремы пронесли мимо шейха, но он на него даже не взглянул. За то время, что я не видела отца Аднана, он постарел, осунулся и сильно похудел. Его лицо отливало желтизной, и он явно прикладывал усилия, чтобы твердо стоять на ногах. Аднан в два шага преодолел расстояние между ними и взял отца под локоть.

— Зачем ты встал? Мы бы все решили. Я отведу тебя в постель.

Кадир бросил на него гневный взгляд, а потом посмотрел на женщин и слуг.

— Пока я болен и слаб, меня заменит мой младший сын и отец наследника, как я и обещал в свое время. Аднан ибн Кадир будет править в этом доме и в Долине смерти, пока я не в силах это сделать, и если эта болезнь заберет меня. На то моя воля. И кто желает мне возразить, может покинуть этот дом и эту семью прямо сейчас.

Посмотрел на свою старшую жену, а потом на Аднана.

— Ибрагим проведет меня в мои покои. Разберись здесь со всем. Отдай распоряжение насчет похорон. Они должны состояться сегодня до захода солнца. Никаких вскрытий и полиции. Ты знаешь сам. Я тебе доверяю, сын.

Похлопал Аднана по плечу и в этот момент заметил меня, слегка свел брови на переносице, но ничего не сказал. Оперся на руку одного из слуг и медленно пошел по коридору в другую сторону дома.

— Все разойдитесь по своим комнатам, — приказал Аднан и направился ко мне быстрыми широкими шагами. Подошел вплотную. Посмотрел мне в глаза, а я, тяжело дыша, смотрела в его ярко-зеленые и непредсказуемые, как ядовитое зелье, омуты. Только что он солгал, для того чтобы меня не заклевали. Но он сам… он сам верит ли, что я не трогала Зарему?