Александра-К - Элька [СИ]

Я молча смотрю на самоуверенного мена. Неужели все так просто? И все наши страхи закончатся? Даже не верится. Я встаю, встряхивая Элюна, чтобы он проснулся, торопливо и неловко сую конвертик в карман белого халата. Наш собеседник заметно добреет.

— Тогда до четверга?

— Да, конечно…

Довезти до нашей больнички я Элюна все-таки успеваю. Приступ начинается в лифте, как в самый наш первый раз. Элька изо всех сил сдерживается, кусает губы, чтобы не заорать от страха. Пока только сильные биения сердца, отдающиеся у меня в груди — я обнял Эльку, чтобы донести до палаты. Благо, что еще не все ушли с работы. Я едва могу поднять внезапно ставшее тяжеленным и непослушным хрупкое Элькино тело. Я же говорил, говорил ему, что после этого может быть приступ! Кое-как вволакиваю Элюна в палату, укладываю на кровать. За спиной быстрое движение, меня оттесняют в сторону. Вижу, как с Элюшки стягивают его свитерок, как в беспомощные руки вонзаются иголки, как жестко втягивают в себя кожу на груди присоски электрокардиографа. Все как всегда. Только раньше я мог уколоть его бесстрастно и попасть туда, куда требовалось, а сейчас не смогу- как же причинять боль такому своему, такому родному, любимому? Хирурги не оперируют своих жен и детей — боятся, что руки дрогнут. Госсподи, спаси и помоги моему бедному мальчишке! Все опять, все снова. Снова мерзкие злые жабы топчутся по Элькиному сердчишку, не давая ему биться, не давая дышать свободно, не давая жить…

Семеныч сосредоточенно смотрит на меня, в глубине глаз некоторое злорадство — «Я же тебе говорил…» Да, говорил, но по-другому-то невозможно. Я все понимаю, но делайте хоть что-нибудь. Эль вдруг хрипит:

— Влад, где Влад?

Я низко наклоняюсь над ним, пытаясь, чтобы он меня увидел:

— Малыш, я здесь.

Острые коготки намертво вцепляются мне в запястье.

— Не уходи, я боюсь!

— Я здесь, я никуда не ухожу. Все будет хорошо, все будет хорошо, хорошо!

Я повторяю это как заклинание, чувствуя, как ногти Эльки все глубже и глубже уходят в мою плоть. Пусть так, пусть мне будет больно, если больно ему. Только бы не боялся. Кто-то пытается разомкнуть мертвую хватку его пальцев на моей руке — я мешаю, очень мешаю. Но Элька упрямо закусывает губу и только сильнее сжимает мою руку. Он не желает отцепляться. Похоже, в этот момент я для него — единственная ниточка, ведущая обратно к жизни.

Семеныч, видимо, тоже понимает это, и устало говорит:

— Оставьте его, так даже проще будет.

Они продолжают что-то делать с Элюном, я же только могу прижиматься к его лапке, не давая вырываться из умелых жестких рук наших спасателей и уйти за облака. Я хочу, чтобы Эль вырос, чтобы он понял, чего желает в жизни. Я хочу, чтобы его взгляд стал гордым. Я хочу, чтобы никто и никогда более не причинял ему боль! Я хочу увидеть его синеглазых детей, даже если для этого мне придется уступить его женщине! Я хочу, чтобы он жил!

На какое-то мгновение ритм выравнивается, Элька начинает дышать ровнее. Я с надеждой гляжу на Семеныча, тот отрицательно качает головой: «Это еще не все…»

— Быстро в палату!

Девки мгновенно разворачивают довольно тяжелую койку, я, очнувшись, пытаюсь им помочь.

— Не лезь, куда не надо!

И слабый всхлип Эльки:

— Влаад!

Следующие двенадцать часов проходят для меня как в тумане, я просто ничего не вижу, кроме Элькиного лица и экрана монитора, где электронный лучик рисует биение его сердца. Вдох-выдох, жизнь-смерть, просверк луча на мониторе, высвечиваение частоты биения серлца. Вдох-выдох, жизнь-смерть. И снова, и снова. Тихо гудит реаниамат, шуршит манжета для измерения давления. Элькино лицо наполовину закрыто кислородной маской. Я откуда-то издалека слышу голос Стар, она, похоже, разговаривает с Семенычем, потом подходит ко мне, кладет руку на плечо. На краткое мгновение. И я слышу ее удаляющиеся шаги. Стар здесь ничего не может сделать. Только отмостить за него, если что. Не более того. Нам надо дожить хотя бы еще сутки. Как его везти в таком состоянии, что его в аритмии не возьмут на наркоз, я об этом просто не думаю. Задача поставлена очень простая — нам как-то надо прожить еще сутки.

То, что Стар прошлась по кабинетам вплоть до губернатора, я не знал. Что она сумела каким-то образом договориться, чтобы, обойдя все рогатки разных ведомств, эту хрупкую электронную хрень перевезли из больницы в больницу, — я не знал. Я ничего не знал, мы просто должны были выжить эти часы. То, что она сумела дозвониться до какого-то хрена с крутой горы, с которым когда-то училась, и больше ничего, и он смог напрячь наших федералов, чтобы они эту хрень медицинскую приняли, а не забраковали, я тоже не знал. Мы просто пытались выжить. Не сильно удачно, но хоть как-то…

Окончательно сердчишко Эльки успокаивается к утру, жесткая хватка его пальцев слабеет, и я пугаюсь сначала, только потом понимаю, что на мониторе кривая работы его сердца есть, колокола тревоги не звонят. Он просто уснул, сдавшись, наконец, той лекарственной дряни, которую ему накачали в течение ночи. Это хорошо. Нам нужно прожить еще день и ночь. Пока что-то сработало, или просто ослабела та провокация, которую сделали и по моей вине — не надо было повторно лезть туда, куда уже залезали. Слава Богу, обошлось и на этот раз… Может быть…

Я отрубаюсь мгновенно и просыпаюсь от голоса Семеныча:

— Давай, спящий красавец, с чужого коня средь грязи долой! Просыпайся и марш в отделение!

— Но…

— Давай, давай, приехал ваш вчерашний консультант, счас Эльку посмотрим и ножи наточим…

Шутка у него такая…

— Но завтра же! — спросонья я соображаю просто вовсе плохо.

— Морген, морген, нур нихт хойте, заген але фойлен лёйте! Сегодня… Иначе как бы не опоздать…

— Но он же… — Дикий страх захватывает меня. Что происходит? Что произошло за ночь, откуда они возьмут зонд? Что это такое?

— Короче, все нормально будет, только ты истерики не закатывай. Нам Эллы хватит! Давай, уноси ноги, пока цел!

Элька от голоса Семеныча просыпается и, не сильно поняв, в чем дело, вцепляется в меня как клещ:

— Я без Влада никуда не поеду!

— О господи, Влад, объясни брату, в чем дело. Вместо завтра сделаем сегодня и все!

Я молчу. Просто боюсь поверить в такое. И боюсь, что будет только хуже. Вчера тоже сказали, что все нормально пройдет. Бедный Элька чуть на небо не отправился Толкиена читать.

— Я никуда не поеду! — в голосе Эльки уже звенят истерические нотки. Еще немного, и понесется его знаменитая песня без слез, а тогда — жди приступа тогда.

— Эль, ты чего блажишь-то?

Теткин голос заставляет нас всех вздрогнуть. Стар подошла бесшумно, она в халате и больничных тапках. Вообще-то, ей на работе надо быть, а не по реанимациям бегать.