Олег Кудрин - Страсть и надежда

Кармелита промолчала. Последний довод показался ей совсем уж неубедительным.

— Не грусти, подруга. Давай попробуем. По крайней мере, другого выхода у нас все равно нет. Ведь правда?

— Правда… — грустно сказала Кармелита. Тут Света права, на все сто права.

На безрыбье и Антон свидетель.

— Что? — переспросила Рубина. — Что ты сказал?

— Красавица ты моя! — засмеялся Палыч, весьма довольный собой. — Неужто на ухо туговата стала? Я говорю, — начал говорить он нарочито громким голосом. — Говорю, что заявлю на суде, мол, стрелял в Миро.

— Ты с ума сошел!

— А чего? Может, у меня судьба такая. Как говорят в этих книжках — планида: быть цыганоубийцей. Вот твоего брата ты с моей совести сняла?

Сняла. Так я на нее теперь Миро повешу. Совесть моя привыкла мучаться.

Но Рубине совершенно не понравился его шутливый, ернический тон.

— Перестань, Паша. Взрослый мужик, можно сказать, старый. А такое говоришь… Как говорила мать моя, Ляля-Болтушка, до кучи не держится.

— Держится, Рубинушка, все держится. И в кучку собирается. Суди сама.

Сама говоришь, жизнь уже почти закончилась. Начинать нам с тобой что-нибудь рано. Так, может, хоть молодежь выручу. Мне любой срок не страшен. Что тут в котельной книжки читать, что там, на зоне. Старика, чай, уважат.

— Пашенька, не надо этого делать.

— Надо, Рубина, надо. И потом — я уже решил!

— Да что ж ты решил? Что решил? — Рубина начала нервничать.

И от этого стала удивительно похожа на себя ту, совсем еще молодую — глаза заискрились, щеки разрумянились.

Палыч невольно ею залюбовался.

— Дурень ты этакий! Ты же своим признанием только ухудшишь его положение. Того гляди — и срок увеличишь.

— Как это? — тут уж Палыч заволновался. — Наоборот. Его должны будут сразу же отпустить.

— Нет, Пашенька. Ошибаешься. Я вот в тюрьме посидела. Всякого наслушалась. И ты послушай. Вот смотри, Максима поймали на месте преступления, есть свидетели. Правильно?

— Ну!..

— А тут еще ты добавляешься, герой этакий. Говоришь: "Я стрелял!". А все знают, что ты лучший Максимов друг. И получается, уже не один преступника двое. Целая преступная группировка. А за это судят еще хуже.

Строже. И Максима не выручишь, и сам сядешь. Да еще и срок увеличишь.

— Ты это точно знаешь?

— Точно.

Палыч озадаченно почесал затылок:

— Вот катавасия какая, никак не выкрутишься. Тогда я просто пойду в суд и скажу, что Максим — хороший человек.

— Эх, Пашенька, это ты — хороший человек! Только никому этого говорить не нужно. И так все знают.

Сон подействовал на Леонида Вячеславовича весьма благотворно. Усталость и напряжение рабочего дня ушли. А солнце еще не село, и вообще все в жизни замечательно. Вариантов развития событий множество. И все они для Форса достаточно благоприятные. Надо будет только успеть, не упустить свою выгоду.

А ведь подумать только, до этого дурацкого выстрела Фортуна от него напрочь отвернулась. И Баро, и Астахов были готовы списать Форса, как старую помойную тряпку. А тут — суд. И снова он всем нужен.

Да еще и подфартило сегодня. По окончании судебного заседания Форс стал свидетелем фактически драки между гражданкой Виноградовой и гражданкой Зарецкой. Разняли этих молодых особ родители, соответственно, отец — Баро и мать — Земфира. И потащили своих нашкодивших деток куда-то в сторону. Форс нутром чувствовал, что именно в таких ситуациях, на взводе, на нерве проговаривают самые страшные секреты. Оставалось только выбрать, за кем пойти. Решил все же, что вес Зарецкого побольше — за ним и нужно следовать.

Баро увел дочку в сторону закоулка, в тупик за зданием суда.

Отлично! Форс хорошо знал это место. В тот закоулок раньше выходил служебный подъезд. Но потом дверь заколотили. И если встать за ней, то будет слышно все, о чем говорят.

Баро на чем свет стоит ругал дочку. И она огрызалась довольно-таки нагло. А когда Кармелита крикнула: "Ты же знаешь, что стрелял не он!!!", Форс от неожиданности переступил ногами по-лошадиному.

Дощатый пол под ним хрустнул. За дверью замолчали. "Влип!" — подумал Форс. Но нет, пронесло. Разговор продолжился.

То-то! Получается, не зря Баро спрашивал как-то, а что будет, если свидетель найдется. Леонид Вячеславович тогда подумал, что его на вшивость проверяют. А Зарецкий, оказывается, это всерьез говорил.

Стопроцентный свидетель в пользу Максима, имеющийся в запасе у Зарецкого! Отличный фактик. Просто отличный! Надо подбросить его Астахову, в топку его недоверия к цыганам. Вот-те, пожалте, какое коварство! Знают, что Максим невинен, как святой мученик, однако же, хотят сгноить его в тюрьме.

Великолепный клинышек между Астаховым и Зарецким!

Надо только Астахову этот факт преподнести повыгодней.

Поярче!

В путь! Какая там погода на улице. Выглянул в окно — солнышко. Ой, а кто это по улице чешет, в машину садится… Никак Света с Кармелитой куда-то направились. Интересно, что ж у них за дела такие имеются, пока их приятель баланду полной ложкой хлебает?..

Тройственную встречу назначили в пиццерии "Неаполитано". Антон не просто удивился этому приглашению, он был поражен. Светка одумалась, поняла, какого принца потеряла! Вот только зачем она Кармелиту тащит? Ну не может Антон с ней нормально разговаривать. О жизни или о деле. Хочется только о теле. Ну да ладно. Посмотрим, чего они там припасли.

Встретил (улыбка, радушие) где-то на уровне "три звездочки".

— О, какая приятная неожиданность! Проходите, проходите, сударыни. Что такие зверские лица у представителей нацменьшинств? Надеюсь, бить не будете?

— Антон, прекрати, пожалуйста, паясничать. Мы пришли по серьезному делу.

— Ах, по делу. А я думал, повеселимся.

И вдруг обе замолчали. Света с Кармелитой все продумали. Не договорились только об одном, самом важном: кто и как будет излагать суть непростого дела.

Но поскольку Кармелита никак не могла себя заставить говорить с этим хлыщом, Света взяла инициативу на себя.

— Антон, ты должен нам помочь! — Чем?

— Ты единственный, кто может спасти Максима!

— Вот так, да?

Антон немного растерялся.

Он знал, что Максима судят. И, честно говоря, никак не мог разобраться в своих чувствах. Иногда ему было приятно увидеть противника, поверженного окончательно, абсолютно проигравшего в споре за Астаховскую симпатию.

А потом вдруг вспоминались дни их дружбы. Как Максим всегда выручал из любых передряг. И как он, Антон, его подставил. Тогда сразу становилось жалко это неудачника. Хотелось проявить благородство, отплатить за все его услуги — и красиво, под всеобщие аплодисменты, вытащить из этой передряги. А потом сказать: "Прощай, лузер! Я тебе ничего не должен!".