Олег Кудрин - Страсть и надежда

— Стоп! Минуточку! — озарило Форса. — А не вы ли с матерью еще несколько минут назад говорили, что и думать забыли об этом ружье. И давным-давно не проверяли, на месте оно или нет. То есть в сундук исключительно за матрасами или подушками лазали. А ружье при этом не проверяли! Хотя и заподозрили, что его украли… Странновато, не правда ли?

Люцита молчала. Она лихорадочно вспоминала, что же сказала несколько минут назад. И с ужасом понимала, что не помнит. То есть, помнит, но все очень приблизительно. А здесь нужны точные слова.

Форс же продолжал вещать все тем же вопросительно-ироничным тоном:

— Разве не естественней было бы, как только вы заподозрили кого-то, пусть даже Орлова в воровстве…

— А у нас больше заподозрить некого! Я же говорила: в таборе не воруют! — чуть не плача сказала Люцита.

— Да-да, конечно же, не воруют. Цыгане — самые честные люди в мире.

Итак, вы заподозрили кого-то в воровстве ружья. Что ж вы не пришли домой, не проверили, на месте ли ружье?

— Да потому не проверила, потому… — воскликнула в отчаянии Люцита. — Что у меня бусы порвались. И я забыла.

Эта глупейшая фраза получилась у нее настолько по-женски естественной, что все ей поверили. Форс почувствовал это. И даже на мгновение растерялся.

Еще секунду назад эта девчонка была в тисках его железной логики, и вдруг, сказав какую-то редкую, несусветную, нелогичную ерунду, вырвалась на свободу.

Но Леонид Вячеславович быстро пришел в себя:

— Конечно же! Мы все вам верим. Порванные бусы куда важнее предположительно украденного ружья, из которого чуть не убили человека! И вообще, согласитесь, странно все как-то складывается. Обвинять в воровстве Максима Орлова, который, может, и заходил когда-нибудь в табор, но никогда не слыхал ни о какой свадьбе господ Виноградовых. А тем более, об опасных подарках с этой свадьбы!..

— Протестую, — прервал его Чугаев. — По-моему, мой уважаемый оппонент слишком далеко ушел по тропе предположений. Я, например, тоже могу предположить, что Орлов, часто общавшийся с цыганами, мог от кого-то из них случайно услышать о таком подарке. Но ведь это тоже будет всего лишь предположением.

— Протест принят, — поставил точку в спорах судья. — Еще вопросы к свидетелю Люции Виноградовой есть? Нет! Тогда прошу продолжить опрос свидетелей.

— Спасибо, ваша честь, — обвинитель Чугаев обвел взглядом зал и задумался, кого же вызвать следующим. А, вот кто нам сейчас подойдет. — Я приглашаю на свидетельское место Зарецкого Рамира Драговича.

Палыч горевал у себя в котельной. Знакомые ему уже рассказали, как с утра идут дела в суде. И ничего хорошего в том, что там происходит, он не находил. Вообще-то Палыч сам хотел пойти на суд. Но не смог, испугался, что сердце не выдержит одного только вида Максима на скамье подсудимых. Не говоря уже об обвинительных речах прокурора.

И, что самое обидное, пить тоже не хотелось. Настолько не хотелось, что не было никакой возможности влить в себя хоть рюмку алкоголя.

Палыч долго бесцельно ходил по котельной. Брал в руки то один предмет, то другой. И, не понимая, зачем ему это нужно, возвращал все на свои места.

Но вот, наконец, ему в руки попался заварочный чайник. И старик наконец-то оценил свою находку. Чайку сейчас нужно выпить. Крепенького. С медом и с плюшкой какой-нибудь.

И весь организм с головой во главе переключился с бессмысленного метания вокруг нерешаемой проблемы на смакование предстоящего удовольствия.

Перво-наперво Палыч вскипятил воду. И окатил кипятком чайничек изнутри, потом задумался, каким же именно чаем себя побаловать. Хотелось крепкого, стало быть, зеленый не подходит. А черный — опять же надо решить какой…

И тут в дверь постучали.

Сердце Палыча сладко защемило, он даже сам не понял, почему… Небось, опять какая-то авария в гостинице. А сердце глупое…

Но нет, не глупое. Дверь отворилась. В проеме стояла Рубина.

— Паша. Пашенька…

Палыч глазам своим не поверил — может, все же привиделось:

— Рубинушка?..

Баро возмущенно взмахнул руками — что он мальчик, что ли, по несколько раз давать свидетельские показания. Но к трибуне пошел.

— Господин Зарецкий, не могли бы вы описать, какого рода отношения связывали вашу дочь и обвиняемого? — начал Петр Архипович.

Хорошо, что Форс уже провел с Баро профилактическую беседу. Наверно, поэтому Зарецкий отнесся к вопросу всего лишь со сдержанным раздражением.

— Никаких отношений не было!

— Но вы же не станете отрицать, что ваша дочь и обвиняемый, ну, скажем, были просто знакомы?

— Вот именно — знакомы. И не больше того. И то без году неделя…

— Но, насколько нам известно, Максим Орлов ухаживал за вашей дочерью.

Не так ли?

— Что значит, "ухаживал"?! — Баро на удивление быстро освоил юридические штучки, придирки к словам.

— Хорошо, изменю вопрос: Замечали ли вы, что обвиняемый ищет встреч с вашей дочерью?

— Да, он несколько раз появлялся в нашем доме… Якобы по делу.

— Ваша дочь поощряла эти свидания?

— Что такое вы говорите. Да она однажды даже приказала охранникам вышвырнуть его из дома.

— Можете ли вы подтвердить, что ваша дочь не давала Максиму Орлову никаких обещаний.

— Моя дочь дала обещание только одному мужчине во время сватовства… И этот мужчина — Миро.

— Значит, это могло быть причиной для того, чтобы побудить обвиняемого к решительным действиям?

Баро промолчал. Если бы он не знал правды, сказанной ему Рычем, конечно бы, он сходу сказал: "Да!". Но он знал. И поэтому сказать "да" было очень трудно.

Однако Чугаев настаивал на ответе:

— Свидетель, вы не ответили на мой вопрос. Могло ли поведение вашей дочери повлиять на обвиняемого таким образом, что он решился устранить соперника?

— Я… я не могу этого сказать. Это же зависит от характера Орлова. А я его слишком мало и плохо знаю.

— Но чисто теоретически, вы допускаете, что у обвиняемого был мотив к такого рода действиям?

— Я протестую, — воскликнул Форс. — Обвинитель подталкивает свидетеля к оценке событий вместо их фактического изложения.

— Протест принят. Прошу обвинение переформулировать вопрос.

— Хорошо, начнем сначала. Молодой человек преследует девушку. Но та дает согласие выйти замуж за другого. Вы же не будете отрицать, что у данного молодого человека появляется мотив мести по отношению к более счастливому сопернику?

— Ну, конечно, в общем, такой мотив может появиться, чисто теоретически, — выдавил из себя Баро.

Форс возмущенно посмотрел на судью: что он творит? Как позволяет уйти обвинению во все эти предположительные "если бы, да кабы".

А Чугаев победно посмотрел в зал и гордо произнес: