Олег Кудрин - Страсть и надежда

— Как ты посмел задавать такие вопросы моей дочери?

— Отпустите! Он же меня задушит!

— И задушит, если не ответишь!

Все, пора менять мизансцену, а то судья, который наблюдает за всем этим спектаклем в окно, еще чего доброго позовет наряд милиции.

Форс неожиданно ловко взмахнул руками, вырвавшись из объятий Рыча. На лице у цыгана охранника проявилась секундная растерянность. А адвокат сказал твердым голосом:

— Вы, господин Зарецкий, лучше спросите: почему я задавал такие вопросы?..

— Почему? — спросил барон, уже почти спокойно.

— Ну вот, Баро, другое дело. Так можно разговаривать. Так вот. Я на этом строил свою линию защиты…

— К черту, — опять вспылил Зарецкий. — К черту всю твою защиту, если она вредит репутации моей дочери!

— Баро, вы ошибаетесь. Вот как раз теперь ваша репутация… и репутация вашей дочери безупречны, как никогда. Ими, как алмазом, можно стекло резать.

— Форс, ты мне красивостей не говори! Ты по сути!..

— Я специально этого добивался. Я специально так задавал вопросы.

— Зачем?!

— Чтобы вывести из равновесия и вас, и Кармелиту!

— Какого черта?

— Чтобы вы оба были очень злые и абсолютно искренние. Вы же сами говорили, что про Кармелиту и Максима ходят сплетни. А теперь мы их пресекли. Вспомните, как гордо и убедительно Кармелита говорила: "Не было у нас никаких отношений — и точка". Вы ей поверили? Поверили! И я поверил. И весь зал тоже.

Зарецкий покачал головой — ловко все у этого Форма получается. Похоже на правду. А может, правда и есть.

— Ладно, Форс… Может, ты и прав. Может… Но все-таки я тебя прошу: держи себя в рамках.

— И вы, Баро, тоже, знаете ли, держите себя в рамках. Вместе со своим охранником. То, ЧТО я говорю, и то, ЗАЧЕМ говорю — это две совсем разные штуковины. Так что в следующий раз не спешите меня душить.

Баро и Рыч ушли.

Форс огляделся вокруг. А потом, как бы ненароком, посмотрел наверх в окно второго этажа. У окна стоял судья. Лицо его было обеспокоенное. Но Форс его успокоил, показав сжатый кулак на манер "Рот фронт". А потом устало, но мужественно улыбнулся, мол, вы же видите, работа у нас такая — противостоять этим обнаглевшим и явно темнящим, что-то скрывающим цыганам.

С перерыва и адвокат, и обвинитель вернулись довольные. Чугаев ознакомился с заключением психэкепертизы и нашел в ней маленький недочет, который при желании можно попытаться раскрутить до большого.

А Форс просто радовался, что пока все идет по его плану. И главное, что в этом деле он чувствовал себя совершенно спокойно, где-то даже чересчур.

Ему было абсолютно все равно, сколько лет дадут Максиму. А может, вообще помилуют, что вряд ли. Его цель в этом процессе была совершенно другая — поднять свой статус в глазах Зарецкого и Астахова. И, по возможности, опять вбить клинышек между ними. Пока что и то, и другое вполне удавалось.

Судья открыл судебное заседание, и Форс сразу же взял слово.

— Ваша честь, защита просит обратить внимание на орудие покушения.

Судья полистал дело, нашел нужную страницу, начал разглядывать снимки.

— В соответствии с материалами следствия, — продолжил Форс. — Ружье, из которого был произведен выстрел, является собственностью одной из цыганок, живущих в таборе, Земфиры Виноградовой. Обвинение утверждает, что на жизнь Милехина покушался мой подзащитный. Даже если предположить… Я повторяю, только предположить, что это так, не кажется ли суду странным, что он использовал для покушения именно цыганское ружье? Да еще и из табора, откуда родом и сам Милехин?!.. Поэтому я считаю необходимым допросить свидетеля Виноградову.

Немного волнуясь, Земфира вышла к трибуне.

— Свидетель Виноградова, — продолжил Форс. — На ружье, из которого стреляли в Миро Милехина, есть надпись по-цыгански. "От меня — немного, от Бога — больше". Скажите, вам знакомы эти слова?

— Да. Такие пожелания у нас обычно пишут на свадебных подарках.

— Защите известно, что это ваше ружье. Это правда?

— Да.

— Вам подарили его на свадьбу?

— Скорее, не мне. А моему покойному мужу.

— Документы на ружье оформлены?

— Да, все в полном порядке.

— После смерти мужа кто-нибудь стрелял из этого ружья?

— Нет.

— А где оно хранилось?

— Хранилось в кибитке, когда в пути. Или в палатке, когда стоим…

— То есть, поскольку возле Управска вы стоите уже достаточно давно, вас следует понимать так, что ружье хранилось в палатке. Где именно?

— В сундуке.

— А в таборе знали об этом ружье?

— Да кто о нем помнил? Я и сама забыла.

— Да? Это важно. Скажите, а люди вашего возраста или чуть моложе хорошо помнят вашу свадьбу с покойным мужем?

— Не знаю. Думаю, помнят. Хорошо тогда погуляли…

— Свидетель, скажите, а когда вы обнаружили пропажу?

— После покушения на Миро.

— Где вы были в момент покушения?

— В доме Баро… господина Зарецкого. Я работаю у него вместе с Грушей, помогаю по хозяйству. Очень у него дом большой.

— Отлично. Если вы в момент покушения были в этом очень большом доме, значит, вы видели ружье, из которого стреляли в Милехина?

— Да.

— Почему же вы тогда не заявили в милицию о пропаже своего ружья?

— В тот момент я не была уверена, что это мое ружье.

— Скажите, сейчас, когда вы работаете у Зарецкого, наверно, не так часто бываете у себя в таборе?

— Да.

— Но ваша дочь, Люцита, живет в таборе?

— Да.

— А на сватанье она была?

— Нет.

— Очень интересно. Ваша честь, — Форс обратился к судье. — Я считаю необходимым вызвать свидетеля Люциту Виноградову.

Люцита, выходя к трибуне, волновалась еще больше, чем мать.

— Гражданка Виноградова, вы знали о том, что в вашей палатке хранится старинное семейное ружье?

— Да, конечно.

— Как давно вы это знали?

— Сколько себя помню.

— Ну что ж, — по-доброму улыбнулся Форс. — Это вполне логично. Ружье было подарено на свадьбу. А вы появились на свет чуть позже.

В зале засмеялись, но совсем не обидно. А Форс уже опять нацепил на лицо серьезное выражение.

— Когда вы видели это ружье в последний раз?

— Вот этого я не могу сказать точно.

— А где именно хранилось это ружье?

— Мама же уже сказала. В основном, в сундуке, под матрасами или под подушками.

— Скажите, а вы часто туда заглядывали?

— Бывало… По-разному…

— А когда вы заглядывали туда в последний раз, ружье было на месте?

— Я не знаю, не помню. Я могла не обратить внимания. Ведь я искала в сундуке не ружье, а что-то другое.

— Скажите, во время вашего отсутствия любой может войти в палатку?

— Конечно. Нам скрывать нечего. В таборе не воруют!

— Скажите, а где вы были во время покушения?

— В таборе.

— А почему не на празднике, как и все?