Олег Кудрин - Выбор сердца

— А ты не боишься, что твой отец будет против?

— Я уже столько раз этого не боялась, — грустно улыбнулась Кармелита. — И потом, у цыган жена всегда должна идти за мужем. Разве не так?

Оставшись наедине с охранником, Баро сменил тон. Спросил строго. Но строгость эта была отеческая, а не прокурорская:

— Так что же случилось? Кого ты хотел убить, Рыч?

— Я ж никого не убил. Просто хотел проучить — и проучил.

— Кого? Ты не темни. Все выкладывай начистоту!

Да, как же! Выложит Рыч начистоту, как через знакомых бандюков на него вышел Игорь Носков из автосервиса и предложил работку — убрать Максима. В таком виде история выглядела совсем неприглядно. А вот если все пригладить да приукрасить — глядишь, Баро и проглотит, и разжалобится…

— Хорошо, Баро, я все скажу, как было. Помните историю с нападением на Максима? Так вот, это я порезал того гаджо, за которого свидетельствовал на суде.

— Ты?! Зачем?!

— Это мое личное дело…

— Ты — цыган, а я — цыганский вожак. Твой поступок бросает тень на меня и на всех цыган. И ты называешь это “мое личное дело”?

— У меня с ним давние счеты… Мы дрались е ним еще в ресторане из-за вашей дочери. Потом еще и еще. Он сам напросился на нож…

Пока Баро обдумывал сказанное, Рыч совсем осмелел, продолжил:

— А что? Разве я оказался не прав? Какой-то чужак пристает к цыганке. Разве можно это терпеть? Я хотел отвадить его от Кармелиты, чтобы он не запятнал вашу честь.

— То есть ты отстаивал мою честь без моего ведома?!

— Да, Баро. Иногда приходится идти и на это. У вас и так много дел. Разве это плохо, когда какие-то проблемы решаются без вашего личного участия?

— Да, Рыч, это плохо. Даже не просто плохо, а ужасно. Неужели ты не понимаешь, что мой охранник — это мой бронежилет! В крайних случаях — мой пистолет. Главное качество охранника — исполнительность! Охранник не должен работать мозгами, понимаешь? У него должны быть только послушные мне мышцы. А вот теперь я не могу быть спокойным, зная, что у моей брони и моего пистолета появились такие замечательные, такие инициативные мозги!

В глубине души Рыч понимал, что Баро совершенно прав. Но он все еще надеялся, что туча пройдет мимо.

Однако зря.

— Поэтому я больше не могу работать с тобой, — продолжал Зарецкий. — Теперь ты не мой охранник. Более того — я даже видеть тебя не хочу.

Рыча как кнутом хлестнули:

— Я не ослышался? Баро, вы меня выгоняете?

— Да. Ты больше у меня не работаешь!

— Столько лет я служил вам верой и правдой… Подставлялся под пули, когда мы здесь все только начинали, только отстаивали свое право заниматься нормальным бизнесом… И теперь вы меня гоните из-за какого-то гаджо?

— Дело не в нем.

— А в ком? Или в чем? В том, что я хотел защитить от позора вас и вашу дочь?..

— Ты опозорил меня! Теперь-то, вспоминая, что было, я многое понял. Это из-за тебя моя собственная дочь решила, что я приказал убить человека! Из-за тебя мне приходилось оправдываться, как мальчишке… А если бы все узнали, что было бы?! Представляешь, как бы ты подставил всех цыган!

— Я… я хотел как лучше…

— Как лучше у тебя не вышло…

— Баро, не гоните меня…

— Чтобы через час ноги твоей в моем доме не было!

— Баро, вспомните, что мы с вами пережили в дикие годы, в каких бывали переделках во время крутых наездов! Если б не я, разве была бы у нас тут в Слободе такая тишина, такой порядок, как сейчас?

На мгновение показалось, что в сердце у Зарецкого что-то дрогнуло и он готов изменить свое решение. Но Баро потушил искоркой вспыхнувшую жалость и сказал прежним тоном:

— Уходи, Рыч. Все!

Зарецкий повернулся спиной к охраннику (хотя чувствовал, что парень сейчас в таком состоянии — может и в спину ударить) и стал выкарабкиваться из лощинки.

Рыч почувствовал страшную черную пустоту в груди. Кто еще может понять, как одиноко волку, которого выгнали из стаи?

На самом деле, очень трудно было Зарецкому выгнать Рыча. И память услужливо подсовывала ему эпизоды из прежней жизни, когда Рыч вытаскивал его из разных передряг. Это же сейчас капитализм в России хоть как-то устаканился, а раньше времена были совсем беспредельные. Едва ли не каждый, кто бизнесом занимался, под пулей ходил.

“Хотя, — подумал Баро, — может быть, в том и есть главная беда Рыча, что он не понял: времена изменились. Все живет как тогда, при тех порядках”.

Придя домой, Баро прежде всего распорядился позвать к себе Миро. Тут же и его начал ругать за компанию:

— Миро, в чем дело? Что это такое? Почему ты сразу не пришел ко мне, не рассказал всю правду? Зачем было устраивать поножовщину в кустах?

— Простите, Баро. Но сначала я сам хотел во всем разобраться.

— Отлично! Один без моего ведома честь мою защищал! Другой сам во всем разобраться хотел! У вас что, барона нету?!

Миро промолчал, опустив голову.

— Неужели не понятно? Эти разборки плохо закончились бы, приди я минутой позже.

— Прости, Баро…

— Ладно. Забыли. А откуда ты обо всем узнал?!

— Я был у Максима. Он сказал…

— Что?!

— Да, Баро! И не нужно на меня так смотреть. Максим — порядочный человек. И он достоин того, чтобы с ним разговаривали как с мужчиной.

— Ты думаешь? — неожиданно спокойно спросил Зарецкий.

— Я уверен.

— Что же мне теперь делать с Максимом? Прийти извиниться: “Здравствуй. Ты это… не обижайся. Тебя без моего ведома прирезать хотели! Больше не повторится. Но из города ты лучше уезжай!”

Фраза прозвучало настолько комично, что Миро не удержался, улыбнулся:

— Баро, вы, конечно, простите, но это не извинения. Это, скорее, шантаж. Мы не имеем права гнать его из города… У него здесь друзья, работа.

— А у меня здесь дочь! Я обязан подумать о ней! И о том, как защитить ее. Особенно сейчас, когда я выгнал своего самого лучшего охранника!

“Вот, — подумал Миро, — сейчас самый удобный момент, чтобы сказать о просьбе Кармелиты”.

— Баро, а не лучше ли будет вашей дочери, когда она станет моей женой, уйти вместе с мужем в табор?

Фраза получилась неловкая, путаная, заковыристая. Баро даже не сразу понял, о чем идет речь. А когда понял, нахмурил брови:

— Моя дочь — это самое дорогое, что есть в моей жизни. Я не хочу ее отпускать.

— Баро! Но когда Кармелита станет моей женой… Она же не сможет быть одновременно и при отце, и при муже.

— А вы живите в моем доме, — вкрадчиво сказал Зарецкий. — Места тут всем хватит…

— Дом у вас действительно большой… Тут весь табор поместится… Только разве по цыганским законам жена не должна повсюду следовать за своим мужем?

— Все! Я больше не хочу об этом говорить! Я все сказал! До свидания. Иди. У меня срочная работа.

Уходя, Миро почувствовал, как в нем проснулось злорадство. Вот ведь, Баро, какой радетель цыганских законов! А как только они поперек его желания встали, тоже на дыбы взвился, как жеребец необъезженный.