Олег Кудрин - Выбор сердца

— Свет, давай закончим эту тему! Свадьба состоится. Да… а ты будешь свидетельницей.

— Я?

— Да, Света! Только ты!

— Погоди, но ведь это будет цыганская свадьба. А я… Может, ты, конечно, не заметила. Или за столько лет уже привыкла. Но ведь я не цыганка.

— Не страшно. У каждого свои недостатки.

— А твои согласятся?..

— Ну знаешь, стану я их спрашивать! Если уж жениха выбрали за меня, то могу я хотя бы свидетельницу сама найти!

— Наверно… Хотя… я совершенно не знаю ваших обычаев цыганских. Вообще!

— Да ничего. Я тебе все объясню… — Кармелита пристально посмотрела на подругу и заметила, что та в замешательстве. — Эй, слышь… Света, что-то не так? Тебе еще что-то мешает согласиться…

— Да. Если честно… то мне неудобно… перед Максимом.

— Ах так! А ты не понимаешь, что все это произошло из-за него? Из-за него я дала это слово. А он… Он даже ничего не сделал, чтобы меня увидеть!

— Подруга, ты подумай, что говоришь. Как он мог тебя увидеть? Ведь тебя отец охраняет, как Джоконду.

— Чтоб ты знала, Светочка, Джоконду пару раз воровали. А Максим так меня ни разу украсть и не смог… Захотел бы — увидел. И вообще, что ты со мной споришь? Все против меня! Даже моя самая близкая, самая лучшая подруга.

— Ну, Кармелита! Ну вот, что ты такое говоришь?

— Говорю. Говорю, потому что мне сейчас ужасно тяжело. И больно. И я хочу, чтобы рядом был человек, который просто пожалеет, а не будет спорить, доказывать что-то. Единственный родной человек. Ты, Светочка.

Света обняла Кармелиту, чуть не расплакавшись:

— Я же ведь буду… Я обязательно буду с тобой. Ну как ты могла подумать, что я тебя брошу! Я тебя не брошу никогда.

И они обнялись, как давно в детстве, когда умудрились получить по “двойке” за какую-то сложную контрольную. А “двойка” и еще одна “двойка” — вместе это уже “четверка”, неплохая, в общем-то, оценка.

“Вот ты и дома, — сказала себе Земфира, подходя к своей палатке в таборе. — Живи здесь, расти дочь. То есть, дочь-то уже выросла. Выдай ее замуж, расти внуков. И хватит глупых мечтаний о любви, о счастье. Все — твои кони мимо проскакали. Назад уже не вернутся. Забудь!”

Земфира вошла в палатку.

Люцита оказалась дома.

— Мама?!

— Вот, доченька, я и вернулась…

— Ты насовсем ушла из дома Баро? — недоверчиво спросила Люцита.

— Насовсем. Ничего у меня не получилось. Видно, не судьба. Здесь мое стойло…

— Мамочка, ну что ж ты как ребенок? Ты что, надеялась: если будешь работать в его доме, так он тебе сразу предложение сделает?

— Даже не знаю. Не то чтобы надеялась… А просто ждала этого.

— Ждала, не надеясь, что ли? Нет, мама, так не бывает. А может, ты зря ушла? Осталась бы, глядишь, у вас все и сладилось бы…

— Нет, не сладилось. И устала я от этого. На кого ни посмотрю — кажется, будто меня все осуждают. Понимаешь, как-то так получается, что я слишком старая, чтобы любить. Но слишком молодая, чтоб не слушать, что люди скажут.

Люцита начала легонько поглаживать мамину руку, как будто сама была ей матерью. Только Земфире не стало от этого легче. Часто так бывает: когда кто-то начинает тебя жалеть, то самой себя еще жальче становится.

— А еще, Люцита, я поняла: в сердце его есть место только для одной женщины. Для Рады. Как будто не было этих лет после ее смерти. И как будто она все еще жива. В общем, ничего у меня не получилось.

Земфира расплакалась. И дочь — вслед за ней.

— Мамочка! Ну почему нам с тобой так не везет? Как папа умер, так и нет рядом с нами мужчины. Вроде и не уродины.

— Видно, судьба наша такая…

— Опять судьба! Нет! Во всем виновата семья Баро. От них все наши беды! Кармелита увела у меня Миро. Ее отец разбил тебе сердце. А ее мать когда-то лишила тебя Баро! И все это они — Зарецкие.

— Люцита, не говори так. Сколько тебя просить? Боюсь я, когда ты говоришь такое!

— Да как же не говорить, мама?! Как? Знаешь, иногда мне кажется, не было бы Зарецких, не стало б и наших бед!

— Грех так думать. Чаще всего мы сами виноваты в своих бедах. Ну разве Рамир виноват, что я не могу заглушить свои чувства к нему? Нет. И разве виноват он, что в нем таких чувств нету?

— Говори что хочешь. Но я не поверю, что ты никогда, ни разу, не пожелала Раде зла.

— Никогда. Злилась, конечно, так же, как и ты еейчас. Ревновала очень, но от дурных мыслей меня Господь отвел. А вообще… Все, дочка, все. Хватит реветь. Все! Займемся делом.

— Каким?

— Да хоть… Пошьем себе новые платья… новые юбки. Всем назло! И будем самые красивые. Вскрывай наш заветный сундук!

Сколько же в старом сундуке оказалось красивых тканей! Принялись разбирать запасы. То Люцита смотрела, подойдет ли отрез матери на платье, то Земфира оборачивала тканью дочку. И пошивочная суета помогла отвлечься. Казалось, ни беды нет, ни горя. Только красивые юбки, замечательные платья и удивительные платки. “Какая же ты у меня красавица!” — “Нет. Это ты у меня красавица!”

И в это время, когда никто не ждал, в палатку вошел Баро:

— Чего веселимся? — спросил озадаченно.

И эта озадаченность Земфире особенно понравилась. Неужели Баро думал, что она тут белугой ревет? Что будет волосы на себе рвать? Нет, она счастлива здесь, рядом с дочерью.

— Да вот, ткани разбираем, — куражась, ответила Земфира.

— Земфира, мне надо поговорить с тобой. Наедине. Извини, Люцита…

“Вот как, — подумала Люцита, выходя из палатки. — С нами, женщинами, всегда так. Пока плачем, никому не нужны. А только начнешь смеяться да обновки примерять, так мужчина и сам прибегает!”

— Максим, это очень серьезно. То, что ты сказал. Очень.

— Да, Миро, это серьезно. А было б иначе, я бы говорить не стал. Помнишь случай, когда меня возле гостиницы пырнули? Хорошенько так.

— Помню.

— Так вот. Я тогда не стал дело заводить. Многие удивлялись, отчего, почему. А причина в том, что я давно уже больше всех подозревал именно Зарецкого. Ну, то есть, не его самого. А охранника этого, Рыча.

— Да почему?

— Чувствую, понимаешь, я руку его чувствую. Его стиль в бою. Тогда, возле гостиницы, темно очень было. Видеть я его не мог. Но вот чувство противника осталось.

— Максим, но это же все так неточно, так туманно…

— Нет, Миро, совсем не туманно. Еще я помню, мы с Рычем как-то после того случая дрались. Он никак не мог взять верх. А потом ударил меня прямо в рану, будто точно знал, где она. И после суда сказал мне, когда я хотел с Кармелитой поговорить: мол, парень, не нарывайся. Ты уже третий раз по-крупному напрашиваешься. И я подумал: что он имеет в виду, когда говорит о двух первых разах? Драка? Это мелко. Покажи мне мужика, который бы не дрался. Нет. Он говорил о чем-то серьезном. И вот что получается. Первый случай — когда он в меня выстрелить хотел. Но ты помешал — нож метнул, пистолет у него из руки выбил. И вот что я еще вспомнил: нож-то ты не забрал. А он подобрал, наверно. Потому что один из двух ножей, из тех, с которыми на меня покушались, был именно тот.