Олег Кудрин - Во имя любви

— Совет. Мне нужен твой совет… Ведь к тебе раньше приходили чужие люди… И ты помогала им всем. Прошу тебя, помоги мне.

— Не могу я тебе помочь. Да и никто не сможет тебе помочь. Столько грехов на твоей душе! Это ведь из-за тебя погибла цыганка — Розаура.

— Что?!

— Да, ты сама должна покаяться и принять решение… Сама. Никто тебе не сможет тебе помочь, кроме тебя самой. Никто.

Потрясенная Кармелита вышла из палатки.

День у практикующего юриста Софьи Орловой сложился весьма насыщенный.

Сначала переговоры с клиентом — Астаховым. Дело простое, по сути. Но сложное с изнанки. Тамара подает на развод и хочет половину всего совместного нажитого имущества. Все, казалось бы, просто. Но нет. Можно найти (после аудита и перетряхивания документов) доказательства того, что Тамара совместно с Антоном и своим любовником Носковым совершали противоправные действия по отношению к самому Астахову. Причем, судя по рассказам Астахова, действий этих набегает на полноценное уголовное дело. Но!..

Для того чтобы запустить это дело, нужно перетряхнуть все грязное белье в фирме Астахова. А вот на это он идти не хочет. И отдавать Тамаре половину имущества, которое она на пару с сыном чуть было все не украла, тоже не хочет. Пришлось предложить Астахову такой вариант: блеф. Угрожая Тамаре возможностью уголовного преследования за все ее грязные делишки, добиться более разумного и честного раздела имущества. Естественно, вести эти переговоры и блефовать будет сама Соня.

Но и с принятием этой стратегии немногое изменилось. Когда Соня спросила, на какие крайние меры готов пойти Астахов для заключения мирового соглашения, он ничего не ответил. А потом, помявшись, сказал: "Не знаю, посмотрим. Только я ни за что не посажу Тамару и Антона за решетку".

Ну вот как можно иметь дело с таким клиентом? Получается, что придется блефовать, точно зная: решительных шагов Астахов все равно делать не будет.

Когда же с этим вопросом разобрались, за дело принялась мама. И тут Соня была крайне возмущена. Мать действовала, как всегда, нахраписто. И уговорила эту молоденькую беременную художницу, Свету, заключить договор явно невыгодный, прямо скажем, кабальный. Конечно, сейчас, когда маляра из провинции никто не знает, это не играет никакой роли. Но если Светины картины удастся "раскрутить", художница с их продаж будет получать очень мало.

Поэтому, обедая с матерью в ресторане, Соня была очень мрачной.

— На что дуемся? — уточнила Алла.

— Ни на что.

Соня, в отличие от Максима, всегда предпочитала уходить от прямых столкновений с матерью. Правда, это не всегда удавалось.

— Но я же вижу, ты чем-то расстроена. Давай-давай, рассказывай!

Да, Соня очень старалась уходить от прямых столкновений с матерью. Но удавалось это все реже и реже.

— Мне не понравилось, как ты разговаривала с Астаховым. У человека несчастье, а ты — про какую-то молодую любовницу. Мам! Как так можно с людьми разговаривать!

— Смешные претензии, дочка. Когда у человека молодая любовница, он должен быть счастлив. Понимаешь, счастлив. Так, дальше что?

— И еще мне не понравилось, как ты облапошила эту девочку, Свету.

— Ой, я тебя умоляю! Когда человек сам не может зарабатывать деньги, он должен быть благодарен тому, кто ему помогает…

— Нельзя быть такой циничной, мамуль… Света — лучшая подруга твоей невестки, к тому же она — беременная… А ты…

— Слушай, детка! Ты на кого работаешь?

— Мама, но это бесчеловечно! Ты пользуешься отсутствием опыта…

Света — молодой художник… Она даже не знает цены своих последних работ…

Да, ранние ее картины — полная ерунда, их и картинами назвать трудно. Но сейчас, сейчас, когда у нее пошло что-то настоящее… Ты выставляешь ее за копеечные гонорары.

— Что значит копеечные? Ее все устроило!

— Пока устроило. Но ты подписала со Светой контракт на пять лет.

— Слушай, я насильно никого ни к чему не принуждала. Она сама на это пошла.

— Мамочка, она же не разбирается, она же не понимает, в чем здесь дело!

— А я-то здесь при чем? Она не разбирается, а я разбираюсь.

— Мама! Это — рабство!

— Детка моя, это не рабство, это бизнес… А то, что Света — подруга моей будущей невестки… Такты прекрасно знаешь, как я отношусь к выбору нашего Максима. Ах да… Она еще и беременная… Но знаешь, пять лет она не будет оставаться беременной. Так что и эта претензия безосновательна.

— Вообще, какая же ты жестокая, мама…

— Мир жесток, доченька. И я пытаюсь тебе это втолковать. И тебе, и Максиму… Поясняю тебе на пальцах. Художницу Светлану Форс сейчас никто не знает. Картины ее, что старые, что новые, вообще ничего не стоят. Ясно?

— Ясно.

— Хорошо. Идем дальше. Я вкладываю свои деньги, свои силы, свой, в конце концов, организаторский талант в то, чтобы их "раскрутить". При этом, заметь, Света ничем, кроме своей безвестности, не рискует. А я рискую очень многим, прежде всего Деньгами, которые могу совсем потерять, если "раскрутить" ее сомнительную живопись не удастся. Если же удастся, то почему я должна отказываться от прибыли, которую честно заслужила?

— А Света?

— А Света получит свой процент. Тебе кажется, что это процент маленький. Но, видишь ли, 17 % — это мало, когда речь идет о сумме в десять долларов. А сейчас за ее мазню никто больше не даст. Если же все получится и мы выйдем на суммы хотя бы в 10 000 долларов, то сумма получается вполне приличная… И все это сделала я. Я — менеджер Алла Борисовна Орлова. Найди слабость в моих рассуждениях.

Соня промолчала. С мамой трудно спорить. И ведь всегда она права: кого хочет, карает, кого хочет — милует. И все это делает исходя из принципов вселенского добра.

Как страшно, как больно, как стыдно…

Кармелита разыскивала Максима, ей казалось, что если сейчас же, сию секунду, он не найдется, она опять сойдет с ума.

Но к счастью, жених нашелся. Девушка бросилась на шею любимому.

— Макс, Максимушка, родной. А я тебя ищу везде…

— Ты чего?

— Это я во всем виновата… Я пыталась тебя защитить. У меня не получилось.

— Ты чего, все в порядке! Мне не угрожает ничего.

— Форс! Вы были правы! Это все Форс! Форс — убийца. Форс — Удав, и я думаю, это он убил Розауру.

— Но почему же ты молчала? И не просто молчала. А даже говорила, что он не виноват?

— Они меня запугали…

— Кто они?

— Форс. И эти его шестерки. Они угрожали убить тебя. Поэтому я тебе ничего не сказала…

— Не сказала чего?

— Ты помнишь тот листочек, с сердечком, который ты нашел в кармане?

— Да, я помню, ты мне его подложила, и что?

— Да не я его тебе подложила, а они… Они заставили меня тебе тогда позвонить. Понимаешь, это сердце означало не мою любовь к тебе… Хотя я, конечно же, люблю тебя, люблю больше всего на свете. Но то сердечко, что они нарисовали, означало, что если я не буду слушать их, они тебя просто убьют — ножом в сердце. Или пулей… Понимаешь?