Елена Лабрус - Ветер в кронах

Зачем Кате эта информация? Отцу исполнилось, на минуточку, семьдесят пять лет, когда он умер. Мама стала его пятой женой. А третьей его женой была шестнадцатилетняя школьница. И они прожили вместе пять лет. Вот в то время, в его «за сорок», его можно было осуждать. Но сейчас?

Катя оглянулась на дом, но разглядела за деревьями только белое пятно стены. Они разговаривали во дворе у соседки под непрекращающийся лай рвущегося с цепи кобеля.

— Скажите, Лидия Ивановна, — прервала Катя поток нелицеприятных высказываний о Галине. — А бумаги отца, вещи?

— А эти, писульки-то его? — поправила женщина платок. Цыкнула на пса, но, как и раньше, без какого-либо толку. — Так там они, в дому, в кладовке.

И прощаясь с многословной соседкой, Катя услышала даже то, что женщина не сказала: «Да, кому они, прости господи, нужны, его писульки!»

В магазин с красноречивой вывеской «Подсолнух» и рекламой семечек, растянутой на крашеной в ядовитый синий цвет стене, Катя не пошла. Ей хватило любопытных взглядов двух женщин «50+», одна из которых, в фирменном капроновом фартуке, курила, и, увидев Катю, что-то сказала подруге, на что вторая незамедлительно повернулась и уставилась на девушку с нескрываемым интересом.

Катя сделала вид, что не заметила, как они перешёптываются. И поза подбоченившейся продавщицы, и то, как презрительно та сплюнула и потушила бычок, — всё говорило о том, что дочери писателя Полонского здесь не рады. Катя лишь тяжело вздохнула и, решив не обращать внимания, пошла к морю.

К морю, которое после личных вещей отца, стояло для неё на втором месте по значимости в этой сумасшедшей поездке.

Море. Бесконечная яркая синь, что сливалась у горизонта с белёсым на его фоне небом.

За этот шуршащий по камням прибой, что встретил её за деревянным забором, за уходящий круто вниз каменистый берег, за солёный ветер, что ударил в лицо, за запах, щекотавший в носу чем-то явно лечебным — йодом, озоном, знакомым с детства кабинетом физиотерапии — Катя простила ему всё.

Всё! Неудобное кресло в самолёте и храпящего соседа, стойкий запах перегара в автобусе и шумных «золотарей», возвращающихся с приисков, и синяки на ногах от чемодана, и две бессонных ночи, и местных сплетниц.

Всё! Катя закрыла глаза, подставив лицо холодному ветру.

Море шумело. Море баюкало. Оно вселяло в девушку веру в будущее. Давало надежду примириться с прошлым. И мужество — принять настоящее. Принять таким, как оно есть. Махнуть на всё рукой и сказать: «Да, будь, что будет!»

Проникшись этим «чувством моря», буквально пронявшим её до костей, Катя растёрла покрывшиеся мурашками руки и побрела по камням к воде.

Ледяная вода, обжёгшая пальцы, ненавязчиво намекала, что два купальника Катя привезла зря. И вообще как-то не жарко. Хотя солнце светило, но как-то тускло, словно не могло пробиться сквозь зыбкое холодное марево небосвода.

«Зря я не надела курточку», — Катя обняла себя руками, чтобы немного согреться и оглянулась по сторонам. Сейчас, переведя дыхание, она видела, что место здесь не самое красивое.

Берег грязный и неопрятный. Битое бутылочное стекло, бытовой мусор, мотки каких-то бурых водорослей, издающие тошнотворный запах. Ржавые лодки, перевёрнутые кверху днищем, словно выброшенные на берег киты. Покосившаяся деревянная будка. Шаткое строение так накренилось в сторону выбеленной солёным воздухом деревянной лестницы, что стояло, как хромой на костылях. Казалось, домик и держится у забора, только опираясь на эту лестницу.

Катя дошла до большого камня у воды и села на гальку, спиной прижавшись к нагретому солнцем округлому боку валуна. Подумать. Подышать.

Уходили далеко в море останки старой пристани. Давно сгнившие доски пирса торчали позвонками скелета огромного динозавра. И Кате представилось, как это доисторическое животное легло здесь, уткнувшись мордой в море и щелкая хвостом по каменистому берегу. Да так и сдохло. От тоски и одиночества.

Отец. Море. Но была и третья причина, по которой девушка отправилась куда подальше от столицы. И звали её Димка.

Дмитрий Уваров, лучший Катин друг.

Катя с Димкой с детства были не разлей вода.

Вместе выросли в небольшом городке Снежич в двухстах километрах от Москвы.

В большой бабушкин дом в Снежиче мама переехала после развода из большой старой московской квартиры отца. Катя этого не помнила по причине малолетства. Да и ни к чему ей было. Жили они дружно. Училась она хорошо. Поэтому и в институт поступила в столице. Закончила, осталась там работать. А её одноклассник Димка… Димке неплохо жилось и в Снежиче. И Катя с удовольствием с ним общалась, пока он вдруг тоже не решил перебраться в Москву. Она сама тому поспособствовала — предложила снять освободившуюся комнату в её коммуналке.

Тогда ей казалось это хорошей идеей. Димка переехал. И это оказалось здорово, что он снова был рядом. После работы было с кем поболтать и поделиться последними новостями, в выходные — сходить в кино, а ещё, например, позвонить — и безотказный Димка встретит, поможет донести тяжёлые сумки, приготовит ужин.

Димка нашёл работу и вроде как-то втянулся в столичный ритм, только с девушками этому блондинистому голубоглазому красавцу пока не везло. Не вписался он со своей съёмной коммуналкой и зарплатой консультанта магазина спорттоваров в запросы столичных девиц. А он хотел любви, хотел отношений, хотел посвятить себя кому-то без остатка.

Но рядом была только Катя. И однажды, может, после очередного ужина вместе, может, после просмотра какого-то фильма вповалку у неё на диване, а может, после того, как он ворвался в комнату и застал её в неглиже. Но рано или поздно, а в его голове возник вопрос: «Почему бы и нет?»

И с того дня их многолетняя лёгкая искренняя дружба превратилась в тягостное для них обоих ожидание иных отношений. Из которых бы никогда ничего хорошего не получилось. Они были лучшими друзьями. Он, не смущаясь, покупал Кате прокладки, а тут вдруг начал пытаться ухаживать. Кате было смешно, и всё это казалось глупым. А Димка психовал и начинал на ней срываться. Это грозило катастрофой. Ведь оба они прекрасно знали, что их отношения — не любовь.

Димка обиделся, что она уезжала. Сухо попрощался, провожая её в аэропорту. Но Катя точно знала, что он лучше разберётся в себе, если её не будет рядом. Разберётся и успокоится. И между ними всё будет, как раньше.

Катя окончательно замёрзла уже подходя к дому. Солнце скрылось, и то ли надвигался вечер, то ли дождь — в этом непривычном климате, ещё не отойдя от разницы часовых поясов, понять было сложно.

С сожалением Катя отметила, что у калитки нет чёрного джипа.

Зато в телефоне обнаружила сообщение от незнакомого абонента, номер которого заканчивался на три семёрки: «Ты не поверишь, я скучаю».